Мой Балканский рубеж. Исповедь русского добровольца - [17]

Во второй половине дня наша, меньшая по численности, «не казачья» группа вышла к заданной высоте. К великому удивлению, ни дзотов, ни бункеров, даже следов мусульман на ней не обнаружили. Что в это время делала большая казачья группа, мы не знали. Позднее выяснилось, что она попала в аналогичное положение – выйдя в положенное время на заданный рубеж, ни противника, ни следов его пребывания не увидела. То ли разведка у сербов оказалась слабой, то ли командиры, намечавшие операцию, просчитались – непонятно. Итог одинаков – высоты оказались необитаемыми. Далее судьба наших групп складывалась по-разному. Казаки получили приказ укрепляться. Из камней, недостатка в которых не было, они сложили нечто среднее между блиндажами и хижинами, перекрыли это сооружение ветками и кусками кровельного железа, что насобирали на руинах некогда существовавшего поблизости хутора. Позднее им завезли палатки, сооруженные из старых бочек печки-«буржуйки». Вскорости была налажена и регулярная доставка горячего питания. Словом, «казачья» группа встала на позицию всерьез и надолго. Дважды за неделю их беспокоили мусульмане. Один раз обстреляли из гаубиц, выпустили около десятка снарядов (обошлось без жертв). Во второй раз, подобравшаяся поближе, группа мусульман затеяла перестрелку. Наши в грязь лицом не ударили: обложили квадрат нахождения неприятеля плотным пулеметно-автоматным огнем, а затем организовали вылазку – попытались зайти мусульманам в тыл. Во время вылазки ранен один казак – Олег Ш. из Красноярска. Это первая потеря в нашем отряде. Мнения о причинах его ранения расходятся. Одни уверены, что Олег виноват сам – сунулся туда, куда соваться было категорически запрещено. Другие считают, что обстоятельства ранения самые обычные. Парню от подобного разброса мнений ничуть не легче. Первая пуля имела все шансы быть для него последней – смертельной. Но она угодила в один из спрятанных на груди автоматных рожков. Вреда эта пуля не наделала, но развернула Олега на 180 градусов. Вторая пуля прошла навылет, прошив ягодицу и бедро. Кость, кажется, не задета. В ближайшем госпитале, куда его направили на излечение, заверили: через пару недель вернется в строй. Дай Бог, чтобы все так и было![2]

Кстати, прежде, чем попасть в госпиталь, Олег почти полдня пролежал в своем шалаше, наспех перевязанный разорванным маскхалатом. Медицинских средств нам до сего дня не выдано. Медиков на позиции никто не видел.

Таковы приключения второй, большой «казачьей» группы.

В нашей, малой, группе потери менее существенны. Поморозил ноги Юрка З. из Питера. В середине недели его отправили с сербом-попутчиком в казарму.

Юркины помороженные ступни и отсутствие на складе теплой обуви – вещи, понятно, тесно связанные.

Впрочем, что там чьи-то мороженые ноги! Всю неделю мы таскались по горным склонам. Сменили пять ночевок. Смысл всех этих хождений нам непонятен. Рейд – не рейд, разведка – не разведка. Зато возможностей нарваться на мину, засаду, пулю снайпера было сколько угодно. Однако, приказы, как известно, ни в одной армии обсуждать не принято.

Бытовая, совсем не героическая деталь нашего недавнего «выхода в горы»: все семь дней провели мы на снегу, на земле, без костров, без палаток, без спальных мешков. Удивительно, никто не простудился, не закашлял, не засопливел. Верно замечено, что на войне у человека мобилизуются глубинные, до того неизведанные ресурсы воли и здоровья.

Засели в памяти детали самой первой ночи «в горах». Тогда мы оказались в местности, где снега было по колено, а то и по пояс, а из растительности лишь чахлые, почти как у нас в тундре, карликовые елочки. Услышали команду сербских командиров «ночлег – здесь!». Здесь – так здесь. Добрый час рубили штык-ножами волокнистые пахучие стволики. Сложили из них что-то вроде лежака. Поначалу лежак показался очень привлекательным: пышный, высотой чуть ли не в человеческий рост.

Легли втроем и…мягко опустились почти на тот же самый снег. Придавленная нашими телами душистая перина моментально утрамбовалась в хилую подстилку почти «простынной» толщины. Тем не менее, едва легли, моментально уснули. Сказались дневные перегрузки и опьянение горным воздухом.

Проснулся минут через сорок: казалось, будто подо мной подвижный, но совершенно ледяной осьминог, чьи щупальца проникают не только через всю нанизанную одежду, но и через кожу, и начинают «морозить» легкие, почки и всю прочую «требуху».

Поднялся. Сначала приседал, потом ходил. Вскоре холод поднял и моих соседей. Пошутили, импровизируя на тему сказочного сюжета про «принцессу на горошине».

Когда рассвело, посмотрели друг на друга и… захохотали. Настолько необычно выглядели: осунувшиеся физиономии, резко обозначившиеся скулы, глубоко запавшие глаза. «Чисто Бухенвальд», – не очень удачно кто-то сострил по этому поводу.

Прочие из восьми ночей последней вылазки коротали на горных склонах, откуда снег сошел и которые уже успели подсохнуть. Правда, подсохнуть – не значит прогреться. Спать укладывались на боку, подстелив тонкое одеяло (одеялами снабдили сербы), примостив подсумок с автоматными рожками куда-то в район почек, чтобы не так тянуло от земли. Спали крепко.