Мой ангел Крысолов - [3]

— Значит, так… В городе эпидемия, на такой-то жаре это неудивительно, люди мрут как мухи. Петрушка Жмых сказал, что накануне кто-то видел на улицах парочку-другую отродий. Натурально, народ моментально связал возникновение эпидемии с их визитом в город. Это понятно?.. Вижу, понятно. Так вот, с кем ты ходила в город? Смотри мне в глаза, Нета!

Он приподнял подбородок девушки и уставился своими черными глазами в самую глубину ее зрачков. Прошло всего несколько секунд, и она еле слышно выдавила:

— Надень очки, Учитель… мне больно.

Он еще секунду помедлил прежде чем выпустить ее подбородок. Нета села на диван, держась за голову двумя руками.

— Изверг ты все-таки… я бы и сама сказала, ты же знаешь. Да, Птичий Пастух ходил, я, Алиска и Тритон. Но никакой эпидемией там тогда еще и не пахло. Во-первых, я бы почуяла. Во-вторых… ты же не думаешь, что тетрадь?..

— Вооот!.. — Корабельник взмахнул рукой, откидывая с лица волну темных волос. Его брови совсем сошлись на переносице. — Что это за тетрадь, Нета, где вы ее взяли? Что там, в ней, такое, что вы не побоялись рискнуть и смотаться в город? Ладно, можешь не отвечать. Я и так знаю — очередной пересказ легенды о Крысолове. Я же, кажется, запретил вам читать эту чушь! Все, что надо знать о Крысолове, вам известно. Нечего зацикливаться на байках невежественного люда. Ведь я объяснял: легенда базируется на остатках мифа о Мессии. Во многих религиях до Провала существовали предсказания о приходе Мессии, Спасителя, и люди верили в Его приход. Теперь люди точно так же верят в приход Крысолова — Спасителя, опять же…

— Спасителя — от нас, — тихо сказала Нета.

— Да, — Корабельник с деланным равнодушием пожал плечами. — Спасителя от нас. И кто их осудит? Я — не могу. Нет, я, разумеется, не могу согласиться и с их убеждением, что мы — отродья, которых следует уничтожать, где бы ни встретил. Но ведь это так понятно. Посмотри на них, Нета, и посмотри на нас. Их много, нас мало, они привыкли к своему выдающемуся уродству, и наша красота приводит их в ужас. Представляешь, что было бы, если бы Птичий Пастух откинул капюшон посреди площади?.. Да они бы ослепли. А наши необъяснимые ничем — и ничем почти не ограниченные возможности? Ты не пробовала полетать над городом?.. Они нас ненавидят и боятся, и ждут, что Крысолов избавит их от этого страха. Мы враги. Так получилось.

— Но они люди, — тихо возразила Нета.

— Они люди, — согласно кивнул Корабельник. — Мы — нет.

2

Петрушка Жмых сидел под замковой стеной на горячих от солнца камнях и наслаждался жизнью. Его лупоглазое веснушчатое лицо было повернуто к небесам, длинные пальцы ног с налипшими песчинками блаженно шевелились. Петрушка был рыженький безобидный коротышка, которого в городе считали немного чокнутым и потому не слишком обращали внимания на его постоянные отлучки — мало ли куда дурачка понесло, он, может, и в лес ходит. Напорется на отродье или, там, на Кривого, а то лесников встретит, или вообще Мангу — дак сам же и будет виноват, не шляйся где ни попадя. Беспокоиться о Петрушке было некому: он был сирота с малолетства, мамаша его, говорят, книжки читала, от них и померла. Каждому горожанину известно, что книжки не то что читать — даже трогать нельзя: в них еще со времен Провала накопилась вся гадость мира, и быть ей неизменной лет триста-четыреста. А уж потом эти книжки, хоть и станут безобидными, не страшней крапивы, но истлеют совсем, и никто уже никогда не прочитает, что в них было написано. Да оно и к лучшему. Зачем людям знать, что тут было до Провала, куда это все подевалось и почему вообще Провал случился.

Старики говорили: мир, мол, перевернулся дыбом. Все, мол, которое стояло вот так, теперь повернулось вот эдак, и где были горы — там теперь, стало быть, моря. Тьма, мол, поднялась до небес, и в этой тьме все и тово… пропали. А кто не пропал — те выжили, значит. Те, которые хорошие люди были, к тем тьма не прилипла. А к плохим — это к отродьям, мол, — прилипла, ага.

Петрушка свою мать не помнил и о том, читала ли она книжки, сказать ничего не мог. Он-то уж точно книжек никаких не читал, да и читать-то, прямо скажем, умел плохо. Но вот отродья ему нравились. Он к их замку часто ходил. Если об этом кто в городе узнает, быть дураку пороту на площади, а то и чего похуже. Ну, и из города погонят, это как пить дать. Потому что отродья заразу разносят.

Жмых посмотрел на замковую стену и вздохнул. Разносить-то они, может, чего и разносят, только не заразу. А то бы сам Петрушка давно уж от какой-нибудь страшной болезни помер. Он ведь с этими отродьями, вот как я с вами, — чуть не каждый день видится. Ну, сначала едва не пропал, конечно, с первого-то разу, чего уж врать. Лица у них… никогда Петрушка Жмых таких лиц не видел. Вот Раду взять. Глаза-то синие, кудри-то вьются до самой… этой… ну, ниже пояса, значит. Губки розовые-розовые, пухлые, как будто она их накусала, реснички мохнатые, черные. У городских девчонок ресниц совсем нету. Да и худые они — страсть, а которые не худые, те толстые: и не разберешь, где у них титьки, где что. Не то что Рада. Или вот Люция, к примеру. У этой волосы светлые, золотые, как солнце прямо, титьки загляденье, ножки стройные, а уж коленки!.. Как будто их нарочно делали, чтобы у Жмыха сердечко замирало. Про парней вообще лучше не вспоминать — сразу от самого себя так тошно делается, что хоть в лес уходи, в Манге в пасть. Этот их Корабельник, Учитель-то сам, уж до того хорош, что жить не хочется.