Мотылек летит на пламя - [121]

С некоторых пор Айрин не выглядела ни уродливой, ни красивой: все заслонил след несчастья, который лег на ее облик, словно печать. Теперь этот след исчез. Ее слова больше не казались свинцовыми каплями, а глаза — осколками зеленого стекла. Она ожила и повеселела, она смеялась. Алан держал ее за руку и смотрел на нее со смесью вожделения и нежности.

В разгар беседы и скудного, но веселого пира Арчи, привыкший прислушиваться ко всему, что творилось в усадьбе, услышал, как кто-то вошел в ворота, и сказал об этом Саре.

Извинившись, она спустилась вниз. К дому медленно шел человек. На нем был рваный серый мундир, он пошатывался от слабости. Его осунувшееся, желтое, какое бывает у больных малярией, лицо показалось Саре знакомым. Некогда пламенно-рыжие волосы были покрыты пылью и потускнели, как и яркие карие глаза. Это был… Юджин!

Сара с криком побежала навстречу. Юджин поднял на нее затуманенный взгляд и упал без чувств на пороге своего дома.

Глава 4

Что больше всего запомнил Юджин О’Келли, возвращаясь домой, так это кладбища. Они росли так же быстро, как растет сорная трава, и, казалось, заполонили собой весь мир. Вместо монументальных склепов, украшенных пафосными латинскими надписями тяжелых чугунных плит, гипсовых ангелов с устремленными в небо очами все чаще попадались грубо сколоченные, уже начавшие гнить кресты, на которых нельзя было прочитать фамилий. Многие солдаты умерли за сотни миль от родного дома и там же были похоронены. Кто мог отыскать эти могилы?

Юджин остался жив. Зачем? Гниют не только кресты, возложенные на надгробные камни цветы и кости в земле, гниют человеческие души; казавшиеся вечными устои исчезают, словно сметенные ураганным ветром.

В дороге он заболел малярией и едва сумел добраться до дома. Для чего? Чтобы увидеть облезлые стены и разбитые окна особняка, заросший двор и заброшенную плантацию. Айрин, которую некогда увезли в сумасшедший дом, и беглого раба Алана, который участвовал в войне на стороне янки! Обнаглевших негров, которые решили, будто они стали членами их семьи. Сестру, потерявшую и волю, и гордость.

— Главное, что ты жив! — говорила Сара. — Я уже не надеялась, что ты вернешься!

— Лучше бы я не вернулся. Погиб в плену или умер в дороге от малярии.

— Прошу, не произноси таких слов!

— Почему нет? Зачем ты впустила в дом эту ирландку и почему позволила бывшему рабу, приспешнику янки, сидеть за нашим столом!

— Времена изменились, Юджин. Теперь мир принадлежит неграм и белым беднякам, — примирительно произнесла Сара.

— Может ли быть иначе в стране, президент которой сам происходит из белой рвани! Говорят, в юности этот Джонсон был портным-подмастерьем, — процедил Юджин и решительно добавил: — Но в своем доме я буду хозяйничать сам. Первое, что сделаю, когда поднимусь с постели, это выставлю на улицу ирландку и ее мужа-мулата.

Сара помедлила, а потом сказала:

— Отец внес имя Айрин в завещание. Он признался мне перед смертью. Правда, она об этом не знает.

— Не могу поверить! Очевидно, он сошел с ума! — сказал Юджин и тут же набросился на сестру: — А что натворила ты, Сара? Как ты могла выйти замуж за этого Фоера!

Она опустила голову.

— Я сделала это ради спасения Темры.

— Ты всегда отличалась неразборчивостью. Помню, как до войны ты строила глазки доктору Китингу, хотя в округе было полным-полно завидных женихов! — отрезал Юджин.

Слезы Сары закапали на его постель.

— Фоер обещал защитить нас от янки и не позволить им сжечь Темру. Отец просил меня сохранить поместье любой ценой.

— Он ни за что не позволил бы тебе лишиться гордости! Неудивительно, что несмотря на все твои унижения, мы все-таки потеряли Темру.

Последующие дни выдались очень тяжелыми. Юджин вел себя, как раненый хищник. Он был измучен и слаб, но от него исходили волны ледяной ненависти.

Айрин чувствовала себя не лучше. Она полагала, что этот человек, лишивший ее самого дорогого, нагло обворовавший ее душу, навсегда исчез из ее жизни, но он появился снова и, похоже, не испытывал никакого раскаяния. Алан предложил Айрин немедленно уехать. Она согласилась, и тогда он сказал:

— Но прежде я хочу с ним поговорить. Хочу посмотреть ему в глаза.

Когда Алан вошел в комнату, невзирая на протесты Сары, попросил ее выйти и плотно закрыл дверь, Юджин опустил веки. Он не мог видеть это здоровое, сильное, красивое существо, когда сам был слаб и немощен.

— Зачем ты пришел? Убирайся.

— Знаешь, — сказал Алан, — мне страшно хочется разобраться с тобой по-мужски, но я не могу бить человека, который болен и лежит в постели. Это вы могли сечь связанных негров; при этом сами никогда не пачкали руки.

— А я не стану с тобой разбираться. Я просто тебя пристрелю. Благо револьвер находится при мне.

— И у меня есть револьвер, и я тоже умею стрелять.

— Я не буду устраивать дуэль со своим бывшим рабом — это ниже моего достоинства.

— Меня всегда поражало, — сказал Алан, — что при всей своей горячности, пылкости и жадности до всяческих удовольствий вы, благородные южане, удивительно холодны. Вы были обходительны и учтивы друг с другом, а с рабами превращались в дикарей. И не только с рабами, со всеми, кто не входил в ваш пресловутый круг.