Мотылек летит на пламя - [118]

Алан был поражен тем, что предстало перед его глазами. Паркет был расколот, мебель поцарапана и поломана, все сколько-нибудь ценные вещи исчезли.

— Книги сохранились, — сказала Айрин. — Библиотека мистера Уильяма в твоем распоряжении.

— Но его самого больше нет, — Алан произнес эту фразу с видимым сожалением.

— Скоро не будет и нас. Я имею в виду — здесь, — пояснила она и рассказала, как обстоят дела.

— В любом случае Темра не твоя, — заметил Алан.

— Я всегда это чувствовала.

— Однако я рад, что мистер Уильям позволил тебе остаться в имении. Я боялся, что не смогу тебя найти!

Айрин не сводила с него пронзительного взгляда, и он добавил:

— Лила прислала мне сообщение по негритянской почте. В нем говорилось, что с тобой все в порядке.

— Наверное, так и было, хотя я плохо помню то время, — ответила Айрин.

Вошла Сара, и Алан был поражен, как сильно она изменилась. Если взгляд Айрин странным образом затвердел, то во взоре Сары появилась беспомощность, которую она не могла скрыть.

— Алан? — недоверчиво произнесла она. — Ты вернулся?

— Я приехал в Темру, чтобы жениться на Айрин. То, во что было трудно поверить, все-таки стало возможным.

Сара смотрела на него с выражением, в котором проскальзывала досада. Ей было трудно отказаться от мысли, что их любовь обречена, что как бы они ни старались, мир, разделенный на две половинки, не позволит им быть вместе.

— На тебе синяя форма. Воевал против южан?

— Пришлось. Да и было бы глупо, если б я стал воевать за них.

— Что ж, тогда поздравляю с победой.

— С победой? Что-то мне подсказывает, что победили не мы.

Когда Алан обедал вместе с Айрин и Сарой (она не стала возражать, когда он сел за стол), ему чудилось, будто его окружают призраки. Дело было не только в том, что все вокруг было разрушено, а в том, что в душах этих людей что-то навсегда сломалось.

Алан был здоровым, сильным, молодым мужчиной, но в их кругу даже его охватывали растерянность и отчаяние. Так же, как и они, он не знал, что делать дальше. А вот Хейзел знала. Перед отъездом она сказала ему:

— Ты совершаешь ошибку. Если поедешь к ней, у тебя не будет будущего. А если останешься со мной — да. Я собираюсь основать в Нью-Йорке общество по поддержке бывших невольников, в первую очередь — женщин. А что станешь делать ты? Выращивать хлопок? Глупо возвращаться туда, где ты был рабом!

Теперь Алан подумал о том, что находиться в обществе Хейзел было куда целительней и приятней, чем сидеть рядом с Айрин, которая вела себя как незнакомка.

Алан не знал, по-прежнему ли она его любит, не был уверен в том, что время не разрушило и не похоронило их отношений.

Когда наступил вечер и все разошлись по комнатам, он спросил, заранее готовый к тому, что получит отрицательный ответ:

— Я могу спать в твоей комнате?

Взгляд ее зеленых глаз скрывал целый мир, в который отныне ему не было доступа. И все же она ответила:

— Конечно, Алан.

Комнатка выглядела очень скромно: узкая кровать, старый комод, плетеный коврик на полу, ситцевые занавески на окнах. Прежде такую обстановку можно было увидеть только в каморках домашних рабов.

Алан не знал, как начать откровенный разговор, а потом решил попробовать обойтись без слов, благо Айрин не противилась.

В том, что молодой, пылкий, любящий мужчина желал близости с той, к встрече с которой стремился несколько лет, не было ничего удивительного. Пока Алан целовал и ласкал ее тело, Айрин ничего не чувствовала. Когда они соединились, она ощутила боль и с трудом сдерживалась, чтобы не застонать.

Алан отстранился. Ему по-прежнему нравилось ее хрупкое полудетское тело, но ее повзрослевшей, а может быть, постаревшей души он больше не знал.

— Ты меня не хочешь? Я слишком долго ждал нашей встречи и, может быть, поспешил?

— Я такая давно и едва ли стану другой. Ты не должен был приезжать.

Алан похолодел.

— Ты меня не ждала? Или… янки обидели тебя сильнее, чем я думал?

— Янки? Нет. И я ждала тебя, Алан, до тех пор, пока верила, что ты можешь мне помочь. Все закончилось несколько дней назад, когда я вернулась из Чарльстона. Так бывает: вчера жизнь имела смысл, а сегодня его не стало. Никто не может знать, что сулит завтрашний день.

— Что произошло?

— Я искала нашего ребенка, но не нашла. И поняла, что никогда не найду.

— Ребенка?!

— Да. Я родила его перед войной.

Айрин рассказала про Коннора, а затем — о своей жизни после того, как их разлучили.

— Я не знаю, сколько лет я просидела в комнате без окон, с толстыми каменными стенами, сквозь которые не проникали звуки, где кружка с водой была прикована цепью к полу, а еду давали, словно собаке, просовывая под дверь железную миску. Меня «лечили» тем, что обливали холодной водой, засовывали в мешок, вращали на каком-то колесе. Я вынесла это лишь потому, что душевные муки казались сильнее, хотя было время, когда я вообще ничего не понимала и не помнила.

Алан был потрясен. Все, что он хотел ей рассказать, — о «Тайной дороге», о своем вступлении в армию, о тяготах войны, о том, как он получил звание офицера, о шоке, вызванном убийством президента Линкольна через день после официальной сдачи войск Конфедерации