Мотылек - [3]

Роберт тоже так думал, он согласно кивнул:

— Правда, уютная. И в три раза больше сто двадцать второго дома по Аппер-Фоксглав-роуд. А доски… Не беспокойтесь, мне с ними даже приятнее, больше всего на свете люблю, как пахнет дерево… сохнущее дерево, как у вас.

— Не поверишь, но это придумала Кэрри. Знаешь, Роберт, она тоже разбирается в дереве. — Алиса повернулась к дочери и широко улыбнулась.

— По правде говоря, — чуть покачав белокурой головкой и взглянув на Роберта, сказала Кэрри, — вы не должны были продавать свои прекрасные вещи почти даром… Столько труда в них вложено! И как только у соседа хватило совести предложить пять шиллингов за этот столик? — Кэрри провела рукой по матовой поверхности маленького обеденного столика и добавила: — Папа получил бы фунтов десять за такой столик, как по-твоему, мама?

— Ну, конечно, никак не меньше, потому что в Ньюкасле вещица вроде этой продалась бы фунтов за двадцать. Понимаешь, такие вещи покупают в богатые дома. За большой обеденный стол такого качества можно просить фунтов тридцать. Это в том случае, если он складывается из двух половинок. А вообще, — Алиса с нескрываемым удовольствием обвела комнату глазами, — здесь прямо как у меня в гостиной, по крайней мере в этой части. И знаешь что, Роберт, если хочешь, можешь сделать тут перегородку, чтобы отгородить кровать.

— Ничего не нужно, тетушка, я здесь буду так мало времени, что засну и без этого… почти всегда.

— Ты ведь любишь читать. Так ведь, Роберт? — произнесла Алиса. Лицо ее стало строгим, глаза серьезными, она сделала шаг в его сторону и добавила: — Единственное, что беспокоит мистера Брэдли, — это лампа, — и она показала на лампу. — Он боится, что ты можешь уснуть и не потушить ее… а вокруг столько дерева…

— Об этом не беспокойтесь, тетушка. — Роберт успокаивающе махнул рукой. — Я всегда очень осторожен. И обещаю, что, ложась спать, обязательно буду об этом помнить. Возьму себе за привычку никогда не читать в постели, и тогда ничего из-за лампы не произойдет.

Алиса улыбнулась и повернулась к двери, чтобы выйти на лестницу, которая вела в дом, но Кэрри, подскочив к ней, что-то прошептала на ухо, и Алиса медленно проговорила:

— Да, вот еще. — И, опять повернувшись к Роберту, взглянула на него и нерешительно вздохнула: — Я… я поняла из нашего… нашего коротенького разговора, Роберт, что ты… ну, что ты не думаешь о Боге. Мистер Брэдли был бы очень признателен… и доволен, — она опустила глаза, — если бы ты сегодня утром пошел с нами в церковь.

Роберт взглянул ей в лицо. Приятная женщина эта его новая тетушка Алиса — мысленно он все еще продолжал называть этих родственников новыми, — за несколько дней, что он провел с ними, он не видел от нее ничего, кроме доброты. Были в ней и кое-какие странности вроде того, что она всегда обращается к мужу по фамилии и никогда не присядет, если он стоит и не сказал, что она может сесть. Это могло сойти за раболепство, и все же Роберт заметил, как один раз она возразила мужу и в ее голосе прозвучала такая твердость, что дядя не решился сказать еще что-нибудь.

Речь шла о том, что Кэрри собиралась идти одна в церковь на урок Библии. Получилось так, что Глэдис Паркин, дочка единственных близких соседей в маленькой деревушке, где стоял их дом, простудилась и лежала в постели, а сестры Глэдис, Мэри Эллен и Нэнси, уже переросли воскресную школу и некому было составить Кэри компанию.

В самой деревушке всего шесть домов, но в округе имелись еще отдельные фермы и несколько маленьких шахтерских поселков. Чуть поодаль располагалась деревня Лэмсли, а там, дальше, городок Бертли. Но Джон Брэдли не видел среди всех ближайших соседей никого, кто был бы достоин чести сопровождать его дочь, когда она выходила из дома. Поскольку это выглядело бы немного смешно, если бы увидели, как он подводит дочь к школьной двери, он приказал жене идти с ней, на что в данном случае тетушка Алиса спросила его, разве не смешно вести дочь, так сказать, за ручку, когда ей вот-вот исполнится шестнадцать.

Так и получилось, что в прошлый раз Кэрри в первый раз в жизни сама по себе отправилась в воскресную школу и потом таким же образом вернулась домой.

И вот теперь эта добрая женщина выступает передатчиком мыслей своего мужа, твердолобого фанатика и ханжи, иначе не назовешь. В этом доме его слово непререкаемо. Перед едой и после нее у них читалась молитва, и всякое отступление от заведенного порядка почиталось смертным грехом. И не дай бог выругаться, даже негрубо, как мистер Брэдли становился чернее тучи, а если при этом еще всуе упомянуть имя Господне, его лицо становилось пунцовым. Все это Роберт успел заметить за короткое пребывание здесь. И вот теперь ему предстояло испытание. Вообще-то для него это вовсе и не было испытанием, и не нужно было гадать, что сказать, потому что ответом могло быть только нет и ничего другого. Но сказать это прямо, прямо в лоб этой добрейшей женщине, у него не хватало духа.

— Простите, тетушка, но я думаю… Во всяком случае, мне показалось, я уже объяснил дяде, что меня это не интересует. И никогда не интересовало.