Мотя - [12]

— Вам туда, — улыбнулся Тиц, приложил два пальца к каракулевой шапке-«пирожку», развернулся на каблуках, и ушел. Големы отправились следом.

Из люка парило и пахло сыростью, Мотя и Кока спустились по ржавой лестнице, и оказались в грязном сумеречном помещении со сточной канавой вместо пола и дверью в стене. «Там солнце улыбалось бетону, кирпичу, и Лазарь Каганович нас хлопал по плечу», — пропел Кока.

10

На обитой нержавейкой двери был обычный электрозамок, Мотя набрала 25.11.38, и ребята вошли в помещение с низким сводчатым потолком, ярко освещенное помаргивающими люминесцентными лампами. Комнату перегораживал турникет и стеклянная с окошечком стена, за которой сидел читающий газету человек в монашеском балахоне крапового цвета, перепоясанном толстой васильковой веревкой. На стекле был нарисован глаз в треугольнике, под которым шла надпись: Magnus frater spectat te, и ниже, шрифтом помельче — Московское отделение Братства магнуситов, ЦАО.

Мотя поздоровалась и протянула в окошечко пропуск, который дал ей Тиц. Дежурный магнусит пропуск молча взял, крутанул рычажок полевого телефона ТА-57 и сказал в трубку: два-двенадцать. Положил трубку в гнездо, буркнул Моте: «Ждите», и снова уткнулся в газету.

Пока ждали, Мотя разглядывала комнату. Хотя, разглядывать там особо было нечего — видавший виды стол-тумба с телефонным аппаратом, в углу столик с электрическим чайником и стопкой сканвордов. Над ним — календарь-бегунок с пальмами. Под календарем — привинченный к стене вертикальный ящик со стоящим в нем АКМСУ.

Скучно.

Разве что странный портрет на стене, изображавший человека в форме генерального комиссара ГБ, но с лошадиной головой.

— А что это у вас за лошадка, брат дежурный? — поинтересовалась Мотя у магнусита.

— Это не лошадка, — заученно ответил дежурный, — а Николай Иванович Ежов, нарком внутренних дел и водного транспорта, изображенный в образе докшита, защитника ленинского учения, единственно верного и потому непобедимого, понятно вам? Докшит — это гневный палач переводится, понятно вам? А лошадиная голова — потому что в образе Хаягривы, докшита и покровителя транспорта, понятно вам? Если у Родины не будет докшитов, то это будет не Родина, а бардак № 34, понятно вам? Хаягриве отрубили голову, и приставили лошадиную. А Николаю Ивановичу не приставили. Но он вечно живой и вечно с нами, понятно вам? Пион-неры юные…

Брат дежурный нервно поправил висящий на поясе штык-нож.

— Да, спасибо, — ответила пораженная Мотя, и на всякий случай отошла от окошечка подальше, срифмовав про себя: «Ник Иванович Ежов с утра ходит безголов…»

Вскоре появился брат начальник караула, он был препоясан двумя васильковыми веревками, проверил пропуск, и разрешил дежурному пропустить Мотю и Коку. Ребята прошли комнату дежурного, и снова оказались перед закрытым турникетом. Мотя растерянно посмотрела на Коку и тот, покопавшись в кармане, бросил пару монет в щель висящего рядом с турникетом стального ящика с надписью: «На содержание братства». Турникет открылся и пропустил ребят к эскалатору.

— Вот странно, — сказал Кока, — почему в обычном метро турникет открыт, и закрывается, только если ты проходишь, не бросив жетон? А здесь, в секретном метро, наоборот.

— Наверно, потому что турникеты там — докшиты. Решил обмануть государство — получи.

Они спустились на эскалаторе вниз.

— Здесь все серое. И пластмассовое… — сказала Мотя, осматриваясь.

— Мы же в Д-6, это секретное метро. А серое — специально, как во Внутренней Северо-северной Корее.

— Враки, небось. Ты там был, что ли?

— Мне папа рассказывал, а ему — его папа, мой дедушка. Там тоже все серое и пластмассовое, даже пальмы, только на искусственных окнах маслом подсолнухи вангоговские нарисованы, чтобы не видно было, что за окном вообще ничего нет. И свет люминесцентный. И всего две комнаты: актовый зал и комната отдыха. В комнате отдыха стоит резиновый Майти Маус в человеческий рост, и на подиуме дети-роботы играют на аккордеонах песни группы A-ha. А в актовом зале четырехметровая статуя товарища Кима, вырезанная из цельного рисового зерна. Это гигантское зерно им китайцы из сои 10 лет выращивали. И всё.

— А серое почему?

— Это символ того, что человеку после наступления коммунизма ничего не нужно будет, вообще. Низменные страсти отомрут, а все высокие цели мы достигнем. И наступит вечное Ничего и вечное Теперь.

— А дедушка туда как попал?

— Он секретный инженер-метростроевец был, метро-2 строил, и корейцы его пригласили. А потом отпускать не хотели, даже в тюрьму посадили.

— Во Внутренней Корее? Ты же говорил, что там только две комнаты — и всё.

— Ну, тюрьма-то по умолчанию. Это же, как туалет и забор на стройке, еще ничего не построено, а забор и туалет — есть. В тюрьме две камеры, в одной дедушка сидел, а в другой Хлопчатобумажная Маска.

— Кто-о?

— Про Железную Маску слышала? Вот и у корейцев так же, только с железом тогда тяжело было, ему из х/б маску сделали. Это какой-то секретный физик. Его кормят рисовой кашей с бромом, он у дедушки мыла просил, маску постирать, потому что дырка возле рта заскорузла уже от каши, и губы царапала. Стирать ее надо не снимая, а охранники ему только хозяйственное мыло давали, от него во рту потом неприятный привкус и дедушка ему клубничное подарил. А потом Кеннета Пэ привезли, и дедушку отпустили, потому что камер больше не было, а Пэ важнее, чем дедушка. Он, когда домой вернулся, рис вообще видеть не мог, а от меня все краски и карандаши попрятали, чтобы я рисовать не просил, потому что дедушку от любого слова, где есть рис, сразу рвало — рисунок, риск… Мама говорила, что его рисом пытали, наверно.