Мотя - [10]

— Как космонавт, — сказала Мотя.

— Точно. А ведь вся советская космонавтика оттуда и выросла, из этих стиралок — залезть в крошечный железный закуток, и свалить к звездам, и чтобы ни одна падла… И фильм для меня всегда новогодний не эта дурацкая «Ирония» был, а «Иван Васильевич». Там человек машину времени делает, а не шатается пьяным по чужим квартирам. А если и выпивает — то с царем. Ядерный удар до горизонта, Низу Крит спасли, а главных медуз поймали, и в Москву. Только от машины времени мы потом к иронии и съехали, не получилось у нас.

— Ты до сих пор там и живешь, в стиралке, — вдруг подумала Мотя вслух.

— Да, наверно, — согласился Кока, — мне там уютно. А потом мне родители няню нашли, бабу Тасю, она на окраине жила, гусей держала. Мы с ней гусей этих пасли, мне нравилось. Подойдут к тебе, что-то объясняют на своем, птичьем, иногда за шнурки на кедах треплют — мол, не стой истуканом, обрати на нас внимание. А когда самолет вдруг услышат — замолкают, голову так выворачивают, и смотрят в небо одним глазом, забавные…

Кока замолчал и задумался о чем-то своем.

— А я в детстве над песней про розового слона плакала, помнишь такую? Так мне слона жалко было. А потом Нюра мне рассказала, что мамонты не вымерли вовсе, а мимикрировали в людей, чтобы выжить. Они же такие затейники, эти мамонты. В мамонта может старая собака, заяц, лось или щука превратиться, так вогулы говорят. И вот они, представь, ходят среди нас, узнают друг друга по каким-то тайным знакам, плачут над телом мамонтенка Любы, а иногда собираются вместе и поют «Вихри враждебные» … и когда-нибудь они вернутся. Здорово, да? Ладно, Кока, ты ешь, не отвлекайся. Слушай, а про какую бумагу ты говорил, для гостиницы?

— В Москве сейчас слет юннатский проходит. Вот я и оформил меня и тебя, как делегатов, иначе кто нас без взрослых в гостиницу пустит?

— Уууу, ты умный! Я об этом даже как-то не задумалась. Ну что, пойдем? Спать хочется…

Они отнесли подносы с посудой на мойку и отправились оформляться в гостиницу. В белом, с колоннами и портиками здании, украшенном густой лепниной, изображавшей грозди винограда, снопы ржи и конопли, Кока протянул сонной дежурной свидетельства о рождении и бумагу с печатью, где сообщалось, что Н. Смирнов и М. Белецкая являются делегатами юннатского слета по проблемам яровизации посевных культур Урала, Сибири и Крайнего Севера.

— От группы отстали, что ль? — спросила дежурная, — ну идите, ваши спят уже. Юноша в седьмой, а девушка в пятый.

Пожелав друг другу спокойной ночи, Мотя и Кока разошлись по номерам, договорившись встретиться в вестибюле в 9 утра.

9

— Как спалось? — приветствовала Мотя Коку, который уже дожидался в оговоренном месте, протирая платком очки.

— Нормально, — ответил Кока, — у меня шестиместный номер был. Кто-то храпел, но я устал, и сразу уснул.

— А у меня четырехместный. Одна девочка из Сибири страшилки рассказывала, про красную смерть. Красная подушка, красные шторы, еще что-то красное, скатерть, кажется…

— Секта бегунов? — спросил Кока.

— Ага. У нее родители из этой секты были, потом перековались.

— А ты чего? — хитро прищурился Кока.

— А я им про скелет Котошихина рассказала. Пока они переваривали, я и уснула, — улыбнулась Мотя.

— Ну что, какие планы на сегодня?

— Идем магнуситов искать. Вот только где их искать — не знаю. Что-нибудь придумаем?

— Придумаем, — сказал Кока.

Весь день они бродили по заснеженной Москве, иногда спускаясь погреться в метро, но так ничего и не нашли. Встречные прохожие шарахались от них, только заслышав слово «магнусит» или делали вид, что не понимают, о чем речь.

Мотя и Кока уже отчаялись, но к вечеру им вдруг повезло: Guten Tag, Jugendliche, — послышался сзади знакомый надтреснутый голос.

Мотя и Кока обернулись — перед ними стоял бывший ювелир Тиц, а за его спиной маячили два молодца в васильковых галифе, лиц которых было совершенно не разглядеть то ли от того, что за спиной у них было солнце, то ли потому, что от их голов исходило сияние — глаза у Моти сразу начинали слезиться, и она видела только силуэты, отчего Тиц, с его седыми буклями и внешностью Дроссельмейера из детской книжки, в компании с молодцами смотрелся совсем инфернально — не то судейский советник, выгуливающий своих големов-щелкунчиков, на лбу которых написано «не прикасайтесь к помазанным Моим», не то выживший и постаревший Каспар Хаузер в сопровождении охраны.

— Здравствуйте, дядя Вилли! — обрадовалась Мотя, — так вы теперь здесь, в Москве? у доктора Календарова?

— Григорий Семенович арестован, — сказал Тиц, — я теперь в Казахстане, сюда в командировку приехал. А вы? на экскурсии?

— Нет, — ответила Мотя, — дела у нас здесь.

И рассказала о детской Либерее, золотой пластине и пергаменте.

— Ага, — покивал Тиц, — ну пойдемте, присядем где-нибудь.

Он приглашающе протянул ладони вперед, указывая на кафе с вывеской «Отан».

В кафе было малолюдно, на небольшой сцене мужчина в даопао хриплым голосом читал стихи:

На глазах у детей

Съели коня

Злые татары

В шапках киргизских…

Ювелир и ребята расположились за столиком у окна, големы Тица — за соседним. Официант принес карту чаев, и Тиц заказал