Мост на реке Бенхай - [42]

— Сейчас отвечу. Но сначала несколько слов о том, сколько его приходилось в самом начале существования артели. После сбора урожая 1959 года мы выдавали по 230 килограммов риса на человека. А в 1961 году — включая падди, маниоку и другие пищевые культуры — 1127 килограммов! У нас сейчас много тягловых животных — свыше двадцати буйволов и около сорока волов.

Руководители кооператива показали нам подарок советской комсомолии: трактор. Нгуен Нгок Ань полушутя, полусерьезно говорит:

— Теперь наша ответственность за успех двойная: ведь с нами соревнуются более тысячи кооперативов со всех концов страны!

Деревня Дайфонг отнюдь не живописна. Вокруг, насколько хватает глаз, однотонный равнинный пейзаж — большие пространства залитой мутной водой земли, запруды, сеть рисовых полей…

Больница и школа — как с гордостью подчеркивают местные товарищи — сложены из красного кирпича, что пока еще редко встречается во вьетнамской деревне.

В этом кооперативе я воочию увидела ростки новой жизни. Несмотря на всякие трудности, тут раз и навсегда покончено с прежними бедствиями: бездомностью, унижением и голодом!

Мост на реке Бенхай

Несколько дней назад Хоан шутливо перечислял мне различные способы использования конусообразных вьетнамских шляп из рисовой соломы:

— Они служат нам не только для защиты от палящих лучей солнца или дождя, — говорил он. — Во время безветрия и жары шляпу можно использовать как веер. Можно также расстелить на ней одежду, намокшую от дождя, — так она быстрее высохнет. Ею удобно отгонять назойливых псов… А во время военных переходов она не раз заменяла нам миску для еды и мытья. Вьетнамские девушки, робкие по натуре, но тем не менее любопытные, как и все женщины на свете, любят из-под шляпы поглядывать на проходящих мимо мужчин, а некоторые даже прикрепляют под ее полями маленькое зеркальце!..

Я хотела купить себе такую шляпу по возвращении в Ханой, чтобы не таскаться с ней в дороге, но Нинь вдруг заявил мне, что село, которое мы будем сейчас проезжать, славится красивыми шляпами. Хоан стал уверять, что такой головной убор понадобится мне очень скоро. Так или иначе, мы покупаем великолепную шляпу с цветочным узором. Представитель городских властей Виньлиня, который явился проведать нас, также принес… шляпу! Но пока они лежат в машине, а я с открытой головой прохаживаюсь перед одноэтажным домом, в котором мне предстоит ночевать.

Упорно думаю об утренней демонстрации в Донгхое. После ее окончания, когда мы ожидали шофера Ни, который что-то исправлял в моторе, Нинь, как бы мимоходом, спросил меня: давно ли были в Сайгоне те польские товарищи из Комиссии, что посетили меня в Донгхое? Я ответила: несколько дней назад. Под каким-то пустяковым предлогом Нинь сразу исчез и вернулся только перед самым отъездом. Больше он ни о чем меня не спрашивал. Но я заметила: Нинь совсем иной, чем обычно — неразговорчивый, встревоженный. Я догадываюсь, что его мучает: в Сайгоне у него осталась мать. Несколько лет от нее нет никаких вестей. Может быть, он что-нибудь узнал у моих соотечественников?

Мне вспоминается вечер, проведенный в беседе с сотрудником редакции «Тхонг Нят» («Объединение») в Ханое. Он тоже южанин. После заключения перемирия он вместе с женой решил переехать в столицу. Мать его попросила оставить с ней внуков. «Через два года увидимся[18], — говорила она. — А это время пусть поживут со мною хотя бы детишки — по крайней мере я не буду одинока».

«Через два года…»

В 1956 году границу закрыли наглухо. Страну разделили на две части и между ними прекратилась всякая связь. С тех пор вот уже много лет товарищ из «Тхонг Нят» не получал никаких известий о судьбе матери и своих детей. Таков удел множества семей, разлученных в результате этого искусственного раздела страны…

Когда меня спросили, хочу ли я побывать на 17-й параллели, я не задумываясь ответила: да!

Необычно хмурый и суровый Хоан строго сказал мне, чтобы я случайно не вздумала менять одежду. Даже если завтра будет очень жарко, все равно я должна надеть свои черные брюки и коричневую полотняную блузу.

— Непременно надень купленную нами шляпу! — добавляет он.

Я долго брожу по плантации каучука — мне впервые приходится наблюдать работу на ней. Разглядываю привязанные к деревьям горшочки для сбора медленно стекающих по косым надрезам на коре беловатых капель сока. Потом старательно и подробно записываю все, что касается развития города Виньлинь. Но работа у меня явно не клеится. Откладываю ее в сторону и принимаюсь за чтение выдержек из английской и французский прессы, привезенной из Ханоя. В них то и дело повторяется слово «Юг».

«Очевидцы облав, проводимых вьетнамской армией[19] в дельте Меконга, ошеломлены фактом оставления деревень. Когда к ним приближаются войска, все жители, за исключением немощных стариков, бегут сломя голову. Никто не доставляет армии нужных для ее продвижения сведений. Никто не спешит вывешивать флаги[20]. Большинство сельских районов контролирует Вьетконг[21], агенты которого возвращаются в деревню сразу же, как только оттуда уходят войска. «Вести такие операции — все равно что рукой отталкивать ртуть! — заявил один из советников