Мост на реке Бенхай - [30]

Услышав знакомое «Ня ван Ба-лян»[14]и «Варшава», я перебиваю Хоана и, показывая на него, выпаливаю одним духом:

— Ня ван Вьет Нам[15]!

На лице всегда спокойного и мягкого Хоана появляется такое выражение, как будто он всерьез решил накричать на меня. Но… поздно! Учитель явно изумлен и обрадован. Разумеется, ему хорошо известны книги Хоана!

— Ты что, подрядилась делать мне рекламу? — выслушиваю я позже упреки моего товарища. — Ну зачем это? Я еду с тобой не как писатель, а просто как человек и друг, желающий показать свою родину дорогому гостю из Польши…

— А почему эти люди не должны знать, кто ты такой? — не сдаюсь я. — Как для кого, но для меня, будь я рядовой читательницей, было бы очень интересно лично познакомиться с выдающимся писателем… Большинство наших читателей радуются, когда им представляется случай собственными глазами увидеть автора полюбившейся книги. Не думаю, чтобы у вас было иначе. Ты заметил, как искренне обрадовался этот молодой учитель?

Кажется, Хоан обезоружен: вскоре он перестает ворчать и ведет меня в глубь двора, чтобы показать тиковое дерево, которое посадил в те дни, когда учительствовал в этой школе.

— Как оно разрослось! — с улыбкой говорит Хоан. — Как высоко шагнуло к небу!.. Впрочем, не удивительно — больше четверти века прошло! Сколько трудов, сколько событий…

— …сколько книг! — в тон ему добавляю я.

Над зданием распростерло свою широкую крону огромное камфарное дерево. Большие и какие-то косматые бабочки летят на огонь. Ночь входит в дом, раздирая окружающую тишину неумолчной трескотней цикад и кузнечиков, а также прерывистым писком маленьких светлокожих ящериц. Когда они ползают по стене, то бьют по ней хвостами, и звуки эти очень напоминают птичий крик. Из далекого репродуктора плывет заунывная мелодия.

Завтра утром я снова увижу джунгли, но уже только-из окна вагона: за станцией Вьетчи начинается широкая равнина Дельты. Мне предстоит знакомиться с промышленными городами, с деревнями, с побережьем, с 17-й параллелью… А все-таки жаль, что кончается «лесной» этап моей экспедиции, начатый поездкой в Дьенбьенфу.

Долго-долго, до поздней ночи, стою я у входа в дом. Задумчиво смотрю в глубокое темное небо, полное звезд, несколько иначе рассыпанных по нему, чем над моей-отчизной. Еще раз вслушиваюсь в звуки, которыми полна тропическая ночь.

По дорогам Дельты

Снова передо мной безбрежная равнина Дельты. Мысленно я подытоживаю впечатления вчерашнего дня. Ранним утром мы выехали в Тхайнгуен, на металлургический комбинат, который находится примерно в ста километрах от Ханоя. Всего несколько лет назад тут было пустынно, и безлюдно. Теперь же вокруг комплекса новых промышленных объектов растут жилые районы и кварталы, все больше прибывает сюда людей.

На этот раз вместе с нами поехала Иен, воспользовавшаяся свободным местом в машине. Она везет разные сладости и лакомства для двух старших детей своей невестки Ле Минь: сейчас ребята живут на комбинате одни. Им приходится питаться в столовой, и лишь в воскресные дни они приезжают в Ханой. Их отец, Чан Диеп, вернется из командировки только к маю. Он руководит одним из предприятий комбината, и это вынуждает его постоянно жить в Тхайнгуене. А Ле Лйинь, как начинающей писательнице и сотруднице редакции «Ван хок», трудно отказаться от своей работы в Ханое и от контакта с литературными кругами. Поэтому и приходится супругам пока жить «на два дома».

— Неужели нельзя им помочь и устроить все это как-то иначе? — спрашиваю я у Иен.

Когда Хоан переводит ей мои слова, она беспомощно разводит руками.

— Пока изменить что-нибудь трудно. Впрочем, не все тут плохо: ведь комбинат находится недалеко от Ханоя. Дети часто бывают у нас… Ведь и многие другие мужья и жены работают в разных местах и видятся очень редко. Во время войны такая разлука вообще растягивалась на годы! А что уж говорить о нынешней разлуке…

Иен обрывает речь на полуслове, как бы не договаривая чего-то. Хоан переводит мне ее слова и молчит, лицо его помрачнело. Я догадываюсь, что они имеют в виду: Юг. Закрытая наглухо граница, тысячи насильственно разлученных семей. Вот хотя бы Нинь…

Сегодня мы едем на юго-восток, к побережью. Вдоль дороги тянутся рисовые поля. Крестьяне с поистине муравьиным упорством и терпением вручную перекачивают воду с нижних участков на верхние. На фоне безоблачного, отраженного в зеркале вод неба как бы застыли силуэты рыбаков. Измазанные подростки бродят по реке, увязая в густом, болотистом иле. На мелких местах тут хорошо ловится рыба, крабы или креветки, незаменимые во вьетнамской кухне.

Мы остановились в Тханьхоа, чтобы пообедать и немного отдохнуть. Солнце уже в зените и припекает не на шутку. Пора уйти в тень. Не спеша доедаем последние бананы и лениво перекидываемся словами.

Именно здесь, на равнине Дельты, в XIII веке вьетнамцы дали бой огромной и сильной монгольской армии, которой командовал внук Чингисхана. Пятьсот тысяч вышколенных и злобных завоевателей внезапной атакой обычно сметали со своего пути любого противника. Но тут, в Дельте, они встретили отпор! Трижды наглые грабители возобновляли свои атаки — в 1257, 1284 и 1288 годах — и… терпели позорное поражение. Как утверждает старинная летопись, вьетнамский предводитель Чан Хынг Дао одолел страшного врага не только отвагой, но и хитростью. Зная, что Вьетнам изобилует реками, монголы привели с собой большой флот. Но Чан Хынг Дао приказал вбить в дно всех судоходных рек и речек крепкие столбы с железными шипами. Притаившиеся в засаде вьетнамские воины, используя легкие, мелкосидящие суда, ринулись навстречу врагу, провоцируя его начать атаку. Пришельцы, не зная тайного замысла противника, поддались на его уловку. Они не предполагали, что в капризных вьетнамских реках, как и в море, бывают приливы и отливы. Вьетнамцы атаковали врага как раз в конце прилива, поэтому монголы сразу оказались в невыгодном положении — отлив наступил быстро, тяжелые, малоподвижные лодки их наскочили на железные шипы, которые пробивали днища вражеских судов. Вьетнамцы окружили застрявших посреди реки и тонувших монголов. Наголову разгромленные захватчики вынуждены были поспешно отступить…