Мост к людям - [20]

Не был избран на съезд и Юрий Яновский. И он уже был автором известнейших своих книг, в том числе романа «Четыре сабли». И за то, что у меня был делегатский мандат, а у него не было, мне и теперь совестно. Правда, ошибка относительно Ю. Яновского частично была исправлена: в адрес санатория в Железноводске, где тогда он отдыхал, накануне открытия съезда прибыла телеграмма А. М. Горького — великий писатель просил Яновского быть гостем съезда, в качестве делегата он его пригласить не мог. Да, получилось так, что Горький обратил внимание на отсутствие Юрия Ивановича в списках делегатов, а мы, избиравшие их, не заметили.

Впрочем, пожалуй, нет ничего удивительного ни в том, что Горький пригласил Ю. Яновского, ни в том, что мы его не избрали. Ведь сам Горький, говоря о значении Первого съезда писателей, утверждал: оно состоит в том, что «разноплеменная, разноязычная литература всех наших республик выступает как единое целое перед лицом революционного пролетариата всех стран и перед лицом дружественных нам литератур всего мира». Единое целое — вот в чем заключалась главная цель. Единое — и как общая сила, и как содружество организованных групп, которое «не отрицало бы разнообразия, не стесняло наших творческих приемов и стремлений».

Создание единого целого, означавшее ликвидацию мелких организаций, в которых распылялись писательские силы, и не отрицавшее разнообразия, звучало в устах А. М. Горького как призыв к терпимости, вниманию к творческой личности писателя, то есть к свойственному только ему восприятию окружающего мира, а также и художественным средствам, с помощью которых он надеется лучше раскрыть мир.

В таком понимании задач Первого съезда писателей проявлялись свойственные А. М. Горькому широта представления о литературном процессе и постоянное внимание и уважение к писательской индивидуальности. И, пожалуй, именно потому, что Ю. Яновский отличался среди нас яркостью своего художественного своеобразия, Горький и обратил внимание на его отсутствие в списках делегатов.

Воинствующая нетерпимость была характерной для всех литературных организаций, ликвидированных знаменитым постановлением ЦК в апреле 1932 года. Рапповцы не считались с тем, что, скажем, среди «серапионовых братьев» были такие выдающиеся советские писатели, как К. Федин, Н. Тихонов, В. Каверин, а «серапионовы братья» не желали считаться с тем, что членами РАПП были Ал. Фадеев, Вс. Вишневский, Ю. Либединский. Точно так же и мы, украинские вуспповцы[1], отрицательно относились к М. Бажану, Ю. Яновскому или Ю. Смоличу из-за того только, что они были членами ВАПЛИТЕ[2]. А те в свою очередь не признавали ни И. Кулика, ни И. Микитенко, хотя и не могли не понимать, что это выдающиеся писатели. «Интересы» групп считались более важными, чем справедливые оценки отдельных писателей.

После апрельского постановления ЦК многое изменилось. Не стало организаций, с одной стороны, скажем, таких, как ВАПЛИТЕ, где националистически настроенная верхушка отвлекала творческое внимание писателей от главных задач советской литературы, а с другой — ВУСПП, где коммунисты, искренне считая, что стоят на правильных партийных позициях, стригли под одну гребенку всех членов других организаций и фактически подменяли борьбу с враждебно настроенной верхушкой ВАПЛИТЕ борьбой против всех ее членов. Оказалось, однако, что партия смотрит на все это куда шире и глубже нас, и вскоре можно было увидеть, как на заседаниях Оргкомитета будущего Союза писателей за одним столом сидят И. Микитенко и М. Кулиш, что в состоянии оценить разве только тот, кто знал, как выглядели их взаимоотношения совсем еще недавно.

Я часто бывал на этих заседаниях. Споры вспыхивали и здесь, порой очень горячие. Помню случай, когда И. Микитенко со свойственным ему пылом упрекал М. Кулиша в том, что он захватил «Березиль»[3] и якобы поэтому театр не ставит пьес вуспповцев. Кулиш выбежал из комнаты, а Кулик стал вежливо упрекать Ивана Кондратьевича в несдержанности, в результате которой, мол, Кулиш покинул заседание.

Но не прошло и пяти минут, как Кулиш вошел вместе с Курбасом и потребовал, чтобы Курбас сказал сам, почему он не ставит пьес вуспповцев. Курбас, будучи не только талантливым режиссером, но и прекрасным артистом, отлично сыграл роль изумленного человека и заявил, что, мол, как же не ставит! Да ведь совсем недавно театр принял к постановке две пьесы именно вуспповцев — Корнейчука и Голованивского!

Это была эффектная и великолепно разыгранная сцена. И я, и А. Корнейчук, оба в ту пору еще только начинающие, конечно, мало интересовали театр «Березиль». Курбас принял наши пьесы только потому, что это начисто снимало с театра обвинение и в то же время давало возможность не ставить пьес главного вуспповского драматурга — Ивана Микитенко.

Неожиданное заявление Курбаса ошеломило всех. Микитенко замолчал, а Кулик растерянно улыбался, — оба отлично понимали смысл тактического маневра Курбаса и Кулиша, но вынуждены были смириться…

Эта сцена, как мне кажется, весьма характерна для атмосферы накануне Первого съезда. Постановление ЦК сделало свое дело, но психологически руководители бывших писательских организаций все еще, как тогда говорили, «не перестроились». Недавняя открытая вражда заглохла, но иногда еще прорывалась и в несдержанных словах, и в заранее обдуманных поступках. И разве что один только Кулик, будучи профессиональным дипломатом, отлично освоив знаменитую формулу Оскара Уайльда о том, что «лучшим проявлением благовоспитанности является умение скрывать свои эмоции», всегда выглядел выдержанным и уравновешенным, неизменно стараясь примирить стороны. Но дело было, как видно, не только в умении держать себя: партийное постановление для него всегда было законом, и он и в данном случае считал своим долгом выполнять его.