Мост к людям - [117]

— Всю жизнь учусь, — покровительственно произнесла женщина. — Дома с сыном-десятиклассником, а на работе со всеми школьниками области за компанию. — И вздохнула: — Уж такая у меня специальность!

— Женщинам у нас раздолье, — отозвался мужчина с заднего сиденья. — Моя четыре класса окончила, а с нашими двумя башибузуками от первого до десятого прошла полный курс.

Сашуня сочувственно посмотрел на девушку, которая все еще сидела будто на горячей сковородке и каждый раз убирала светлую прядь, упорно спадающую на лоб, когда машина подскакивала на выбоинах. Сашуня, разумеется, не спросил бы эту женщину, учится ли она, потому что знал, что работает она в облоно, и помнил ее еще с той поры, когда сам учился в девятом, а она неожиданно пришла на урок. Вспомнил даже, что зовут ее Антонина Петровна Соломаха, потому что, появившись в школе, она тогда наделала такого шуму, что и учителя и ученики надолго запомнили. Знал он и мужчину, сидевшего в левом углу, — районного агронома Колодия: этот уже дважды приезжал в их колхоз за те восемь месяцев, что Сашуня работает в колхозе. Хорошо помнил фамилию, не знал только, как зовут.

— А вы тоже учитесь? — обратилась Соломаха к парню и посмотрела на его серенький бумажный пиджачок, оставшийся от покойного отца.

— Десятилетку окончил, а теперь в колхозе, — несмело и оттого слишком тихо ответил Сашуня. За все время Антонина Петровна ни разу на него не глянула, и ее неожиданный интерес застал его врасплох.

— Прекрасно! — расплылось ее лицо в одобрительной улыбке. — В город, значит, не сбежали, как другие?

Сашуня хотел честно признаться, что поначалу имел такое намерение, но осуществить его не удалось. Как-раз отец умер, матери пришлось бы остаться одной. Слаба она: как только тучи затянут небо, поясницу ломит так, что согнуться не может. А хозяйство, какое оно ни есть, а работы хватает…

— Правильно сделали, что остались! — похвалила его Соломаха. — В колхозе руки нужны, а учебу продолжить можно и вечерами, была бы охота.

— А зачем? — спросил парень. Брови над темными глазами Соломахи взметнулись от удивления:

— Как это зачем? Разве у вас нет потребности совершенствовать свои знания?

— Чтобы вилами выносить из конюшни навоз, интегралы не нужны, — пробурчал Сашуня чуть слышно, глядя на золотистую стерню, которая отлетала назад, будто шарахалась от машины.

— Интересно… — протянула Соломаха и посмотрела на парня внимательнее. Потом обернулась к Колодию, как бы ища у него поддержки. Старший агроном молчал и смотрел в окно, словно не слышал, о чем идет речь. — Но ведь интегралы и не мешают выносить из конюшни навоз! — Соломаха произнесла это и обрадовалась, решив, что против этого-то возразить нечем.

— Как раз и мешают… — сказал Сашуня.

— Мешают? — удивилась Соломаха. — Чем?

— А хотя бы тем, что уже знаешь об их существовании! — ответил парень неожиданно задорно, потому что это было именно то, что его давно мучило и вырвалось само собой.

Антонина Петровна застыла с раскрытым ртом, пораженная одновременно и этими словами, и тем, как парень их произнес.

Она никак не ожидала услышать нечто подобное от неказистого и немногословного «селюка» и теперь смотрела на него так, словно увидела впервые. Насмотревшись на бледноватое, худощавое лицо, покрытое реденькими веснушками, на рыжеватый чубчик, выглядывавший из-под полотняного козырька, она отвернулась и смолкла. «Странно», — подумала она. Работа в облоно утвердила ее в уверенности, что знания раскрывают людям глаза, приобщают к высшим тайнам. Но чтобы они мешали… нет это было непонятно!

А Сашуня смотрел на знакомую степь и медленно успокаивался. Нет, пожалуй, не следовало затевать разговор. А впрочем, не беда: в конце концов, это же правда! На заводе техника все время совершенствуется, хочешь не хочешь, а приходится совершенствоваться и поспевать за ней самому. Вынужден учиться, потому что отстанешь хоть на шаг — и за новой техникой уже не поспеешь… А тут десять лет учился, а пошел на работу — и возвращайся назад, к уровню своих дедов. Зачем же тогда учиться, если ожидают тебя те же дедовские грабли и вилы?! После десятилетки даже обидно: как будто подняли тебя, а потом швырнули вниз…

Он уловил на себе чей-то взгляд и резко повернул лицо. Девушка смотрела на него и заговорщицки улыбалась — вроде бы радовалась, что он за нее отомстил. Глаза их встретились, и Сашуня тоже улыбнулся.

— А наседали вы на вашего председателя, чтобы поставил в конюшне транспортер? — басовито заговорил Колодий, обращаясь к парню.

Сашуня даже вздрогнул от неожиданности, а девушка быстро отвела от него взгляд, побаиваясь, что агроном заметит, как они улыбаются друг другу.

— Пробовали. Не получается, — ответил парень.

— Почему? — удивился Колодий. — Машина несложная. И достать нетрудно. Да и стоит недорого. А все-таки техника, какая ни есть, а от тройчатки освободит.

В машине ненадолго воцарилась тишина. Грейдер, укатанный после недавних дождей, блестел, словно выложенный жестью. Пассажиры глядели каждый в свое окно, и только девушка сидела с опущенной головой, перебирая тонкими пальцами красные кисточки на своей сумке. В Калитве она пробыла недолго, всего несколько дней: приезжала из Киева к бабушке. С утра ходила на речку, грелась на песке, отдыхала, набираясь сил перед новым учебным годом. Так ни с кем и не успела познакомиться поближе, не узнала, чем живут люди в Калитве. Только теперь, молча слушая, поняла, что жизнь здесь тоже бурлит, у людей свои радости и заботы. И она сердилась на себя: была среди них, хоть и недолго, но была, а оказывается, ничего об их жизни не знает.