Мост - [89]

Тражук рассказывал о своих злоключениях: о пропаже жеребца, о том, как он попал в Ягаль. Жители табора немного успокоились, но поднялась новая волна оживления — пришел новый вестник, которого ждали, явился Илюша Чугунов.

5

На Вильитраве Румаш, вернувшийся после свидания с Тражуком, заметил, что жителей острова все больше охватывают неуверенность и уныние.

Шур-Прагань и Ларион Дятлов помогли Румашу, решившему действовать, собрать всех вместе.

— В наше поселение стали приходить гости со стороны, — вдруг сказал кто-то Румашу.

— А не боитесь, что появятся гости на конях да с нагайками? — спросил Румаш.

После этих слов что-то переменилось. Приунывшие, подавленные страхом люди окружили парня. Рассказывая о новостях, Румаш сообщил — что красные ведут героические бои, заодно вспомнил о славных делах Чапаева, даже о том, чего сам толком не знал, говорил как о достоверном.

Вначале никто не возражал и не спорил: все внимательно слушали Румаша. Солдаты, подлежащие мобилизации, были люди молодые, лишь года на два, на три старше Румаша. Однако они побывали в солдатах, а агитировал их человек малоопытный. Румаш впервые, увидя всех сразу, обратил внимание на одного, который выглядел старше других. Высокий, красивый, обросший густой бородой. Глаза острые, так и сверкают, временами словно золотые искры под веками загораются.

— Больше всех людей мутит, — шепнул Румашу Ларион. — Зовут его Михаилом Ворониным.

Румаш заговорил о красных партизанах, о том, что им, беглецам острова Вильитрав, пора определиться, сплотиться в отряд.

— Краснобайство! — выкрикнул Михаил. — Чижик-пыжик, — добавил он насмешливо. — Хорошо поешь, да не знаю, где сядешь.

Румаш притворился, что не услышал издевательских слов Воронина, и осмотрелся: не было заметно, чтобы кто-нибудь одобрял слова бородача. Два человека, стоявшие по соседству с Ворониным, слегка усмехнулись.

Румаш помолчал…

«Куй железо, пока горячо!» — пришла ему на ум поговорка, и он заговорил снова:

— Я пришел к вам не как гость, которого пригласил зять, и не как солдат, избегающий мобилизации, — голос его зазвучал увереннее. — Если бы думал только о том, как спасти свою голову, свернул бы на другую лесную тропу. По требованию сердца, но и по указанию ревкома прибыл я сюда. Кто такие вы сейчас? Если признаете власть учредиловки, вы — дезертиры. Если ее не признаете и стоите за Советскую власть, то вы должны, обязаны стать организованными красными партизанами. Пусть каждый решит — в дальнейшем кем он хочет быть: дезертиром или народным мстителем? Другого пути нет. Надо хорошо все продумать. И знайте — вас никто не принуждает…

Румаша вдохновляли решимость и отчаяние.

Все молчали. Помедлив, Румаш взобрался на пень от большого дерева.

— Товарищи, крестьяне-труженики! — снова начал он, стараясь говорить как можно складнее. — Здесь, среди нас, нет кулаков и их приспешников. Что нам нужно? Нужен мир. Спокойная жизнь. И еще нужна земля, чтобы мы могли на ней трудиться на радость своим семьям. И кормиться! Да, и кормиться. Советская власть дала нам и мир и землю. В городе буржуи, в деревнях помещики, сельские куштаны не согласились ни с установлением мира, ни с предоставлением земли крестьянам. Они объединились, чтобы не могли мы жить спокойно. Кто погубил мирных людей вашего села — Яшкина и Дятлова? Кулаки и прихвостни буржуев и помещиков. И с нами хотят рассчитаться… Нам что, разве надо дожидаться расправы? Я к тебе обращаюсь, товарищ Воронин. — Румаш еще более уверенно повысил голос и разыскал глазами красивого бородача. — Вот, допустим, смажет тебя какой-нибудь кулацкий сын по уху… Ты что, будешь смирно стоять и поглаживать свою черную бороду? Спустишь мерзавцу или захочешь отомстить?

Толпа дрогнула, зашевелилась, словно решила дать оратору передохнуть.

Многие, улыбаясь, поглядывали на Воронина.

— Меня смажет? — переспросил Михаил, и лицо его стало еще злее. — За что? Пусть попробует! Не обрадуется, — бессвязно выкрикивал он.

— Ты, конечно, готов дать отпор, если тебя затронуть, — заявил Румаш. — А что, если твоего товарища заденут? — спросил он, понимая, что рискует многим, — Будешь стоять с разинутым ртом и смотреть или…

Бородач не стерпел, как и предполагал Румаш, и, перебивая оратора, завопил:

— Ты чего ко мне пристал, учить еще молод! Сначала женись, да чтобы жена тебе ребенка принесла, а потом и приходи разговаривать с нами. Тогда и послушаемся.

— То-то молоды наши жены! — гораздо миролюбивее подхватил другой, — Эх, вернуться бы домой да забраться под полог к молодой жинке. Не так ли, Миша?

Румаш почувствовал, что напряжение спало, и решил заговорить помягче:

— Не успел я еще жениться, Воронин, — сказал он, почесывая в затылке. — Жены-то нет у меня, понимаешь… А любимая девушка есть, и — недалеко отсюда. Еще к троице ждала меня — не смог я до нее добраться. Более двухсот верст пешком протопал, желая свидеться с любимой. Оставалось еще верст десять-пятнадцать — не дошел. Помешали…

Румаш внезапно смолк.

Вокруг молчали. Одни почесывали головы, как Румаш, другие тяжело вздыхали. А один, сочувствуя парню, спросил:

— А чего ты не дошел до милой? Кто помешал? На твоем месте я бы хоть сейчас к ней пошел. А тебе что? В солдаты еще годами не вышел…