Мост - [63]

— А я?

— А ты вернешься утром с дядей Тимуком.

«Вот чудаки-то! Прочитал одно письмо — поеду, прочитал другое — не поеду», — Тарас с осуждением поглядел на Тражука.

…На другой день Тарасу еще раз пришлось удивиться. Кидери встретила их около гумна. Тарас хотел спрыгнуть с двуколки, чтоб тайком передать письмо от Тражука. Но та сердито приказала:

— Сиди уж. Давай письмо и езжай своей дорогой.

Вот те на! То никому не показывай, то сама при дяде Тимуке потребовала письмо. Да и не таясь прочитала… Потом тихо сказала: «Ухмах, телок недолизанный!» — и пошла в сторону, спотыкаясь, как пьяная. А дядя Тимук присвистнул и покачал головой.

11

Захар Тайманкин, любивший раньше приговаривать: «После сорока — на печку», теперь совсем забыл о возрасте. Что там размышлять, когда он, нестроевой солдат царской армии, стал строевым бойцом революции!

Захар оставался в Самаре «до полной победы пролетариата», потом «до победы над злейшим врагом Советской власти Дутовым». Но враги объявились и в деревне. И Захар стал совсем уж незаменимым бойцом Самарского ревкома на хлебном фронте: он свободно владел тремя языками, не считая еще и русского: чувашским, татарским и башкирским. И везде его понимали.

Шли дни, недели, месяцы — враг не сдавался. В конце мая Захара вызвали в Самару. Воробьев писал: «Поедешь к семье, отдохнешь малость, устроишь домашние дела, останешься работать в своем уезде».

В вестибюле самарской гостиницы «Националь» какой-то человек вслух читал газету «Приволжская правда». Люди, окружившие чтеца, тревожно ловили каждое слово. Захар положил на пол торбочку с «гостинцами товарищу Воробьеву от микушкинской бедноты» и тоже стал слушать.

— Руководимые преступной рукой российской и международной контрреволюции отряды чехословаков подступают к Самаре…

Слова «контрреволюции» и «подступают к Самаре» не понять было нельзя. «Вот тебе и поедешь к семье!» А оратор между тем, потрясая газетой, говорил:

— Это, товарищи, воззвание Самарского ревкома, а подписал его товарищ Куйбышев! Международная контра у ворот. Все, кому дорога Советская власть, — направляйтесь в клуб большевиков, там формируются красногвардейские отряды…

— Это Белый дом, что ли, бывший губернаторский? — спросил Захар.

— Белый-то он и этот белый, но только не губернаторский, а пролетарский. Близко, за углом на Заводской.

— Это — где был ревком?

— Ревком и есть. Там все теперь: и ревком, и губком партии, и городской исполком.

— А губернский исполком остался в Белом доме?

— Дался тебе Белый дом! — вдруг обозлился оратор. — Ты что — эсер, что ли, губисполком поминаешь. Разогнали мы этих предателей после анархо-максималистского мятежа.

Захар подхватил торбочку. Дойдя до угла, свернул налево и сразу увидел строй красногвардейцев. Отряд тронулся по Заводской в сторону заколоченного досками памятника Александру Второму.

«Наверно, за Самарку. Неужели враг так близко?!» — подумал Захар и поспешил наверх по лестнице. Коридор кишел народом. Захар спросил про Воробьева. Ему указали на ближайшую дверь. Рывком открыв ее, Захар остановился, удивленный: в комнате было накурено, людно и шумно. Воробьев посмотрел на Захара воспаленными от бессонницы глазами, кивнул ему и указал рукой на свободную табуретку.

— Попал в самый раз, — шепнул он погодя. — Тут есть и твои старые друзья.

Захар внимательно осмотрелся и вдруг увидел Семена. Он сидел в дальнем углу и глаз не спускал с одного из спорщиков. Черноволосый человек рядом с Семеном поднял голову, взглянул на Захара, равнодушно отвернулся. «Не узнал, не узнал меня Тимкки! — подумал Захар. — Ну да, бороды нет. Не мудрено. Да, конечно же, это он, Кояш-Тимкки, товарищ Авандеев!»

Молодой человек, приоткрыв дверь, но не входя, громко назвал две фамилии. Воробьев задержал его вопросом:

— Скажите, Валериан Владимирович не освободился? Тут все — к нему. Есть и прибывшие от Блюхера.

— Занят Валериан Владимирович! О посланцах Блюхера он знает.

Семен случайно бросил взгляд на Захара и, узнав его, толкнул соседа, показал глазами:

— Посмотри, Тимофей Степаныч?

В дверях появился работник совнархоза Бабаев и крикнул с порога:

— Срочно, еще одного человека, товарищ Воробьев! Прибыл из Уфы товарищ Подвойский. Звонил сюда, просит прислать на вокзал пятнадцать надежных коммунистов.

— Здесь все к Куйбышеву, Алексей Яковлевич. Да и я жду своего часа. Вот разве… — и Воробьев взглянул на Захара.

— Я готов! — Захар вскочил.

— A-а, дружище Тайманкин, — узнал его Бабаев. — Пошли. Ты и будешь пятнадцатым.

Авандеев, только что признавший старого друга, бросился было следом, но Захар уже бежал по коридору.

— Не мог сказать раньше, — упрекнул Авандеев Семена. — Сколько времени не виделись!

…В комнату вошел Куйбышев, на ходу отвечая кому-то в коридоре:

— Обождите меня там. Пять минут.

Воробьев увел Семена с собой. За ними потянулись другие. Старые друзья остались вдвоем.

— Вот как, Степаныч, мы встретились с тобой после далекого якутского края! — сказал Куйбышев, обнимая Авандеева.

— И только на пять минут, — улыбнулся Авандеев.

— Боюсь, что в самом буквальном смысле только на пять! Э-э, да у тебя, братец, седина на висках серебрится.