Мост - [54]

— Ой, Плаги ингэ, крупы и масла у нас и на будущий год для каши останется. Вот йыву, пирога — возьму. А за это спою, — и тут же стал приплясывать под свой такмак:

Тетке шерсть, а мне рога…

Тетка, дай мне пирога.

Если жалко, то уйду…

Дает, дает — обожду.

— Ну и артист ты, Хведюк, — засмеялся Тражук. — Кажется, и у меня зачесались пятки. Так и быть, пойду, исполню твою волю, тетка Плаги.

Хведюк подмигнул Тражуку: не тетки, мол, а девушки желание исполняешь.

Плаги расцвела, улыбнулась Хведюку, сунула ему полную торбочку с йывой и пирожками, а Тражуку протянула расписную деревянную ложку.

— Жил на свете один патша, — начал Шатра Микки свою сказку.

«Скоро год, как нет царя, а Микки пичче все еще про царей поминает. Уж лучше бы рассказал про деву с коромыслом, о которой говорила Кидери», — подумал Тражук. А сказочник откашлялся и, оглядев притихших парней, продолжал:

— Царя этого звали Мигулаем Вторым, а народ прозвал его Мигулаем Кровавым…

Тражук встрепенулся, парни переглянулись.

Объяснив, почему и за что Мигулая прозвали Кровавым, Микки рассказал, как убили деда царя Мигулая — Сандра Второго, объяснил, за что сложил голову старший брат Ленина, тоже по имени Сандр… Вот сказочник заговорил о Ленине и Октябрьской революции, о Советской власти, и тогда не только Тражук и старшие парни, но и мальчишки поняли, что совсем не сказку сказывает им нынче добрый Шатра Микки.

Тетка Альдюк открыла дверь, хотела предложить всем пока выйти из передней половины избы, чтобы подготовить стол к новогодней трапезе: каша и кисель были готовы. Тражук, сидевший ближе всех, дернул ее за фартук и приложил палец к губам. Альдюк помедлила, а потом и сама заслушалась. Вокруг нее сгрудились девушки, боясь упустить хоть слово из уст Шатра Микки. Вдруг он встал и неожиданно закончил просто и весело:

— Что говорить дальше, я и сам пока не знаю. Через год, на будущий сурхури, я доскажу свой рассказ. Может быть, быль будет прекрасней сказки. А сейчас каша давно поспела…

Каша даже остыла немного, но молодежи она показалась вкуснее, чем всегда.

…Закончилась полуночная трапеза, пропели полуночные петухи. Девушки и парни высыпали на улицу. Луна была скрыта облаками. Хведюк со своими подручными заранее втайне натаскал соломы для костров. Зар-Ехим присел на корточки перед первой копешкой — солома вспыхнула. Мальчишки, а потом и взрослые ребята с разбегу прыгали через пылающие костры. Хохот, веселые крики встретили первые часы нового года.

Тражук прыгать через огонь не стал, он одиноко побрел домой. Не видел он среди девушек «самую красивую», а на Кидери, как обычно, и не посмотрел. Но сегодня он не думал о гордой дочери Мурзабая, все на память приходил ему Симун, все прикидывал, какой будет конец незаконченной сказки Шатра Микки.

А Кидери и Уксинэ издали от ворот дома Мурзабая любовались догорающими кострами.

— Пойдем в овчарню, погадаем! — нерешительно предложила Кидери.

— Фи, пачкаться в хлеву! — поежилась Уксинэ. — Лучше сбегаем к реке.

Девушки через задний двор вышли к берегу Каменки, осторожно легли рядом на девственно чистом снегу, лицами вверх, стараясь не попортить оттиски… Медленно разошлись по домам.

Кидери проснулась чуть свет и растормошила подругу: отправились смотреть, что сулит им судьба.

— В богатый дом выйду замуж, — шутя порадовалась Кидери. На отпечатке ее тела оказался колосок ржи.

— А я скоро умру, — с трудом выговорила Уксинэ, — Жизнь моя быстро пройдет, испепелится, как кучка соломы…

На ее оттиск залетел пепел от вчерашних костров. Уксинэ уныло пошла к дому.

— Вранье все это, — крикнула ей вслед подруга. — Гадать надо было до ужина, а не после!

Уксинэ даже не обернулась.

— А я, думаешь, колоску обрадовалась, — смеялась Кидери, затаптывая снег. — Плевала я на богатый дом и богатых мужей!

7

Чрезвычайный большевистский комиссар Кобозев двинулся на Оренбург против десятитысячного войска белоказаков во главе армии из двухсот красногвардейцев. Василий Блюхер, направленный Самарским ревкомом в Челябинск, собирал силы для похода на Оренбург с севера. К моменту решительного наступления на белоказачьи войска красные комиссары собрали под советские знамена более трех тысяч красногвардейцев — рабочих Самары, Челябинска, Екатеринбурга, Уфы. Балтийские моряки под командованием мичмана Павлова прибыли из Петрограда по указанию Ленина.

В Оренбурге установилась Советская власть. Из тридцати двух комиссаров, бежавших из дутовских застенков, некоторые погибли в бою. Для живых работы невпроворот: надо было налаживать Советскую власть во всей губернии — в селах и станицах, да и Дутов еще не совсем сломлен. Комиссаров для руководства не хватало. В больницу, превращенную в военный госпиталь, назначили раненого комиссара Батурина: и лечиться, мол, там будешь, и комиссарить. Батурин был из тех большевиков, что вместе с Василием Блюхером прорвался к Челябинску. Он знал, что израненный Блюхер дважды попадал в армейский морг и его дважды спасали.

Комиссар в халате и белой чалме полулежал на диване в отведенной ему палате. Вбежавшая без стука сестра милосердия радостно сообщила:

— Николаев пришел в себя! Лежит и улыбается, а глаза еще мутные. Вроде смотрит и не видит.