Мост - [153]

— А сколько маленькому Румашу?

Оля улыбнулась:

— Месяц еще только, на второй перевалило. Молчи, прошу тебя не волнуйся, придет анне, сменит тебе белье. А когда проснешься еще раз, покажу тебе Румаша. Он смешно улыбается, как отец… Губки кривит…

Лишь к разгару весны встал на ноги Тарас. Молодежь обоих берегов Ольховки встретила его радостно.

Вскоре на комсомольской конференции в Ключевке Тараса избрали в райком и делегатом на уездную конференцию.

К поездке в город Тарас готовился тщательно. В прошлом году брат оставил ему кожаную сумку. В нее он положил все письма Румаша и книжку стихов Демьяна Бедного. С беспокойством следила за ним Оля:

«Что это задумал наш мужчина? Уж не решил ли пойти по стопам отца и старшего брата?»

Провожать Тараса в город комсомольцы уговорились у моста. Чулзирминские ребята сначала собрались возле школы, но подоспела из Заречья Антонина Павловна.

— Все идите к мосту, — сказала она. — Вместе с зареченскими провожать будем.

Тараса теперь называли не по имени, а по фамилии. И председатель сельского Совета товарищ Осокин сказал:

— К мосту, товарищ Тайманов, идите пешком. — Подводу я туда пришлю.

Вместе с молодежью провожали комсомольца Оля, Антонина Павловна и Арланов. Зареченские вышли со знаменем, на котором давно еще сам Тарас вывел разведенным мелом: «Российский Коммунистический Союз Молодежи». Арланов сказал несколько слов.

— Товарищ Тайманов — наш первый комсомолец. Со всего района — из четырех волостей — избрано пять делегатов, самые достойные люди. Для нашей ячейки это большая честь. В районе чулзирминская ячейка — на хорошем счету. А в ячейке самым достойным оказался Тарас Тайманов.

Тарас, словно желая несколько охладить чрезмерно горячие слова оратора, разъяснил:

— Меня избрали не как самого достойного, а оттого, что от Чулзирмы тоже нужен человек.

— Тем более! Так что не роняй нашего имени. И не только по уезду или по губернии, а в мировом масштабе! — крикнул приехавший на подводе Тимрук.

Оля долго смотрела вслед телеге, а Тарас махал друзьям на прощанье рукой.

Разошлись комсомольцы, Арланов и Тоня вернулись в школу. Оля не торопясь пошла домой.

«Большая сила комсомол, — думала Оля, — Румаш давно чуял это. Еще до Октября ратовал за объединение молодежи. Сказать по правде, мы тогда были как комсомол по возрасту. Теперь вот подросли другие. Опоры нового моста. Румаш как-то сказал: «Возведем новый мост и будем его сваями». То-то, видно, вышла из строя одна свая. Однако из-за одной мост не обрушился. Вон сколько их, опор для нового моста. И Тарас тоже хочет стать опорой, сваей или хотя бы каким-нибудь клинышком…»

К Оле подошел Тимрук.

— Ну, Ольга Николаевна, хватит тебе сидеть дома, горевать да забавляться малышом, — сказал он. — У маленького Румаша есть бабушка. Пришло время участвовать в общественной работе. Селения теперь снова разделили. То есть сельские Советы разделены, а партийная ячейка по-прежнему одна. Тебя в твое отсутствие заочно избрали секретарем. В Заречье организована коммуна. Кандидата более подходящего, чем ты, нет! Ты хорошо знаешь жизнь обоих сел, на обоих языках разговаривать можешь…

— Говорить-то могу, смогу ли работать?!

— Когда выдвигали в Совет меня — не спрашивали. При желании человек все сумеет.

Оля, включившись в большое дело, все меньше вспоминала свое горе. Рана мало-помалу затягивалась.

Тарас тоже, как отец и брат, уехал в город, но в Чулзирму не вернулся.

Через три недели Оля получила от него письмо уже из Самары.

«Прости меня, Оля, тебе я не сказал, что уезжал из дома с готовым решением. Боялся, что станете отговаривать, задерживать. Большая часть комсомольцев, прибывших на конференцию, записалась в Красную Армию. Я вместо со всеми. Назвался шестнадцатилетним, поверили. В Самаре меня направили на учебу в чувашскую политшколу. Начальником школы — Трофим Петров, Тражук пичче. Здесь многие помнят моего атте и пичче. Показалось, будто в родное село вернулся».

Оля загрустила:

«Эх, Тараска, Тараска! Вот и ты оставил меня. Увижу ли я тебя когда-нибудь?»

В Чулзирме при выборах самостоятельного сельсовета вспомнили о Кирилэ.

— Да будет ли от меня какая польза? — пытался он возражать. — Надо избрать людей, умеющих выступать, все объяснить. В позапрошлом году даже каратели меня обошли. Не смог я сказать ни слова ни за Советы, ни против.

— Ты, видно, Кирилэ пичче, жалеешь, что нагайка тебе не досталась? — крикнул кто-то.

— Вспомнил, что было. Забыть пора.

— Сейчас в Совете нам нужны не умеющие говорить, а умеющие работать, — Тимрук не принял шуток. — Тебя, Кирилл Иваныч, назначим комиссаром посевных работ. Этой весной проведем их всем селом, артелями, как в вашем конце. Ни сажени пустующей, незасеянной земли не оставим.

— Этак ты нас не в коммуну ли хочешь тащить, Владимир Наумыч? — забеспокоились старики.

Попросил слова Арланов:

— В коммуну никто обманом или силой объединять вас не думает. На селе много безлошадных мужиков, у многих нет ни бороны, ни плуга. А сеялки только у тех, кто побогаче. Прежде бедняк, если вспахал свой надел лошадью богача, в течение всего лета отдавал долг. Сейчас и лошади и сеялки богачей будут работать для всего села. Заставим. Своевременное окончание весенних полевых работ — это не только наша забота, крестьянская, это — забота всего государства. Сельский Совет в этом году весенний сев решил провести организованно, всем селом. Иными словами, сеять в этом году будем артелью. Опыт такой работы в селе был. Так работала артель Кирилла Иваныча.