Мост дружбы - [166]
Слово «клюква» дошло до Коли. Он с воодушевлением принялся объяснять, что это за ягода. Сэм Дикс улыбался, посасывая трубку. Наконец он указал рукой на долговязую фигуру мистера Герберта Кандербля и сказал:
– Лош-шад… – потом дотронулся до своей челюсти.
– Что? Лошадиная челюсть? – Коля сразу стал серьезным. – Нет, брат, мы своих инженеров не дразним. И вам бы не надо…
Вдруг по толпе пробежал гул. Сэм затормошил Колю, указывая глазами на циферблат. Стрелка переходила деление «пятьсот пятьдесят».
– Ага! Хорошо! Гуд! Вери гуд! – говорил Сэм Дикс.
Коля взглянул на вторую стрелку и обомлел.
Она двигалась.
Что такое? Что случилось? Почему двинулась вторая стрелка? Ведь второй поезд должен был выйти из Мурманска только после того, как первый достигнет Туннель-сити. По тому же туннелю!
Через стекло кабины было видно, как Герберт Кандербль склонился над аппаратом связи. Волнение толпы все увеличивалось. Обе стрелки двигались по циферблатам.
Раздался голос Вандермайера:
– Только что получено известие: второй поезд вышел со станции Мурманск. Его ведет мистер Стэппен Корнейв. Подробности пока неизвестны. Мы следим за его движением по телеуказателю. Публику просят не волноваться.
Ничем нельзя было больше возбудить толпу, как просьбой не волноваться. Особенно беспокоились на платформах, где видна была вторая движущаяся стрелка.
Вдруг раздался чей-то голос:
– Догоняет! Клянусь честью! Разница теперь пятьсот восемнадцать километров, а была пятьсот пятьдесят.
Толпа загудела. Люди стали пробиваться ближе к циферблатам. Началась давка. Кое-кто пустил в ход кулаки. Но было слишком тесно, и драки не получилось.
Внезапно наступила тишина.
– Понимаешь, – шептал Коля, – впрямь нагоняет! Пятьсот семь километров между ними… пятьсот пять уже. Как же так? А?
– Гонка! Подводные гонки! – послышалось в толпе.
Поднялся невообразимый шум. Люди кричали каждый свое, поднимались на носки, хотя стрелки всем были прекрасно видны.
Вандермайер теперь сообщал через каждые три минуты о положении поездов. Репортеры сняли с плеч коротковолновые установки и тут же передавали небывалую новость в свои редакции. Некоторые уже получили ответ, что их сообщение печатается в экстренных выпусках газет.
Телевизионные и видеокамеры то показывали два круглых устья туннеля, то движущиеся стрелки на циферблатах, то выхватывали особенно возбужденные лица людей из толпы.
– Первый поезд прошел восемьсот километров, – возвещал Вандермайер, скинувший пиджак и оставшийся в жилете. – Второй поезд идет на четыреста пятьдесят километров позади. Сообщение со вторым поездом еще не установлено.
Все кричали друг другу, что поезд Стэппена Корнейва развивает скорость больше проектной. Кто-то высчитывал, догонит ли он брата. Заключались пари. Один репортер истошно кричал, что его редакция сообщила о желании известного миллионера и автоспортсмена Игнэса держать пари на полмиллиона долларов за мистера Стэппена Г. Корнейва.
Сэм Дикс повернулся к Коле.
– Пари! – предложил он, протягивая, насколько позволяла теснота, руку.
Коля покачал головой.
– Неу, неу! Нет, брат! Как так пари? Тут что-то неладно…
Толпа шумела.
Глава четвертая. Победитель
Степан уже давно готовил сюрприз ко дню открытия движения в туннеле. Его новое усовершенствование в моторе Кандербля позволяло увеличить скорость поезда.
Решение провести испытание мотора немедленно и поразить технический мир, эффектно догнав первый отправившийся в Америку поезд, пришло к Степану внезапно и, как все его решения, было проникнуто несокрушимой логикой. Показать скорость сразу!
Степан считал, что в демонстрации всему миру достижений советской техники нет преступления; что появление в Туннель-сити нового, усовершенствованного поезда первым будет иметь огромное рекламное значение; что по существу это не явится нарушением распорядка испытания, утвержденного приемочной комиссией, а будет лишь дополнением к программе; что при этом в Туннель-сити без опоздания может быть доставлен американцам для подписания акт об окончании строительства, и даже запоздавший обед, вовремя доставленный, вызовет невольную улыбку.
Степан послал в Москву телеграмму, но, не успев конечно, получить ответ, принял «вынужденное», как он назвал, решение и один, без сопровождающих, под свою ответственность повел поезд…
Степан сидел в кабине управления, не отрывая взгляда от указателя пройденного расстояния. На его лбу выступили маленькие капельки пота. Наклонившись вперед, он держал руку на рукоятке контроллера. Он перегружал мотор, который каждую минуту мог сгореть. Привычное для него спокойное выражение сменилось взволнованным, напряженным.
Показатель расстояния отметил, что над головой Северный полюс. Степан стал быстро писать цифры на белом мраморе пульта. Он вычислял: пройдена половина пути, скорость поезда Андрея – две тысячи километров в час. Если скорость не изменилась, если Андрей не прибавил ее, то он впереди на двести пятьдесят километров.
И Степан перевел рукоятку почти до самого отказа, но, словно коснувшись раскаленного железа, отдернул руку.
В другой трубе туннеля со скоростью артиллерийского снаряда мчался поезд Андрея. В кабину быстро вошел Седых. Он совсем не сутулился, был, как некогда, огромен. Брови его стояли торчком.
