Мост через Лету - [123]

Лешаков собрал исписанные листки в стопку, осторожно поднялся, пошатываясь, отнес и запер их в секретер. Попытка с ходу взять быка за рога была признана им легкомысленной. Но, тем не менее, инженер не был удручен. Он вернулся на лежанку, завернулся с головой в простыню и устроился поудобней, чтобы думать. Прежде чем приступить к разработке проекта, а затем и к техническому осуществлению, предстояло сформулировать задачу.

Требовалось: разбросать максимальное количество листков на максимально большой площади, чтобы охватить возможно большее число потенциальных подбирателей. Неплохо, рассуждал Лешаков, если бы акция сопровождалась ярким, привлекающим внимание эффектом. Интерес к происшествию спровоцирует интерес к листовкам. Чем ярче и громче прошумит молва, тем вероятней, что листки пойдут гулять по рукам. Их станут передавать, прятать от властей, может быть, переписывать короткий текст или заучивать наизусть — будет охвачен значительный круг людей.

Как всего этого добиться, Лешаков плохо представлял. Одному человеку без посторонней помощи такого эффекта не достичь, физически не потянуть. Но ни на чью поддержку рассчитывать он не смел. Это было ясно инженеру. Оставались технические средства. Лешакову предстояло изобретать.

* * *

Трудно восстановить подробности и выяснить задним числом, сколько прожектов обдумал, просчитал и отклонил инженер, прежде чем остановился на идее, которую взялся осуществить с замечательной энергией и хитроумием.

Кончался июль. Проливные дожди, оглушительные грозы прокатились над городом и опять отступили перед короткой, но яростной северной жарой, когда на газонах высыхает и устало никнет трава, поливальные бело-голубые цистерны денно и нощно ползают по городу с назойливым упорством проигрывающей партии, когда вода в каналах зацветает и гниет, отравляя миазмами воздух, деревья безвольно опускают ветви, в парках и лесах достаточно искры, чтобы занялся пожар, с дальних болот доносится запах гари, и дважды, трижды в день принятый душ не спасает от ощущения рубашки, прилипшей к спине. Но герой тот, кто непоколебимо сосредоточен, — ничего кругом не замечал увлеченный Лешаков.

Ни дожди, ни ночные громы не смутили сна инженера. Жару он переносил легко. На работу ходил и домой возвращался пешком. В отделе своем блаженствовал — три четверти сотрудников отправились в отпуск. В служебное время Лешаков без помех занимался изобретательством, готовил чертежи и расчеты и даже договорился с программистами насчет машинного времени. Они просчитали проект, не вникая в суть, хотя институт разрабатывал ничуть не схожие проблемы. Отсидев положенные часы в конторе, свободный, Лешаков на полном ходу устремлялся домой, где ждал его стол, превращенный на время в верстак, в сборочный стенд. Стол был раздвинут на всю длину, и на нем соседствовали: извлеченный из чулана паяльник — он хранился со времен школьного увлечения прикладной радиотехникой и создания портативного приемника на полупроводниковой схеме, — взятая в ателье проката пишущая машинка и аптечные весы, молоток, напильники, ножницы, химические мензурки, хирургический скальпель, перочинный нож и даже утюг. Иногда от дверей института Лешаков направлялся не домой, а совсем в другую сторону, на трамвае ехал в Автово, где у магазина «Юный техник» до закрытия толпились радиолюбители, сновали мальчишки, хвастались встроенными в мыльницы приемниками, мелькали спекулянты с яркими пластиковыми пакетами, предлагали привозные видаки за немыслимые деньги, неторопливо расхаживали степенные мужички, доставали из-под полы вынесенные с оборонных заводов транзисторы, диоды, конденсаторы, иногда и чипы, процессоры, а то и целые блоки компьютеров, — товар, не имевший цены, дорогостоящую, новую, секретную электронику, уступали за бутылку «московской». Лешаков не скупился, бегал в гастроном. И в результате нескольких непредвиденных покупок исполнение проекта упростилось.

Лешаков ликовал. Он вкалывал не покладая рук. Иногда уточнения вынуждали его переделывать, улучшать конструкцию. Он корпел ночами и не испытывал усталости. Про себя он, разумеется, знал, что умаялся, устал на редкость, потому что не мог уже ничем отвлечься. Ему не удавалось расслабиться, а без этого какой отдых. Книгу открыть было скучно. На спектакле, куда затащил его неугомонный Валечка, Лешаков невзначай задремал, чем был очень доволен, хотя и не услышал те несколько фраз, которые наконец позволили другу сказать со сцены. После театра он что-то неловко плел, краснел, заикался, чем вызвал неожиданную симпатию Лили.

— Интересный приятель у тебя, почему ты нас раньше не познакомил? — упрекнула она Валечку с такой энергичной искренностью, что пьяненький товарищ с овощебазы ехидно хихикнул.

Но, когда Лешаков тоже выпил, и, с непривычки, после первой рюмки захорошел, заговорил о баллистике, о начальном ускорении и неожиданно связал технические вопросы с коэффициентом выносимости, то есть кто, сколько и чего способен вынести с родного завода, да о том, что на толкучке неизвестно на что набредешь, а заказы делать нельзя, за шпиона примут, — Лиля погрустнела.