Мост - [7]

— Нет, спасибо.

Я спешу вслед за врачом в кабинет. Доктор Джойс разглядывает список звонков, лежащий под пресс-папье на его внушительном столе.

— Доктор, — говорю, — почему в вашей приемной полицейский сидит на человеке верхом?

Врач смотрит на только что притворенную мной дверь.

— А-а… — произносит он, снова обращая взор на машинописный текст. — Это мистер Беркли. У него нетипичная мания, он считает себя предметом мебели. — Врач хмурится, стучит пальцем по какой-то строчке.

Я сажусь на пустой стул:

— В самом деле?

— Да. Причем каждый день он воображает себя чем-нибудь новым. Мы приставляем к нему охранников с наказом потакать его бредням, насколько это возможно.

— Вот оно что… А я-то подумал, это какая-то театральная труппа из радикалов-минималистов. Как я догадываюсь, нынче мистер Беркли возомнил себя креслом?

Доктор Джойс супится:

— Орр, не говорите ерунды. Вы же не поставите одно кресло на другое, верно? Очевидно, он себя считает подушкой.

— Ну конечно, — киваю. — Но почему — полицейский?

— С мистером Беркли бывают проблемы — он то и дело входит в образ биде в дамском туалете. Обычно он не так чтобы буен, но… — Доктор Джойс секунду-другую рассеянно глядит в пастельно-розовый потолок, ищет нужное слово, наконец изрекает:

— Упорен. — И опять смотрит в список.

Я откидываюсь на спинку стула. В кабинете доктора Джойса пол из тикового дерева, по нему абы как разбросаны ковры — сложной расцветки, с банальными абстрактными рисунками. Под стать импозантному столу — картотечный шкаф и парочка набитых томами книжных полок, а еще есть низкий столик и вокруг него — изысканно безликие стулья, на одном из которых сижу я. Половину стены кабинета занимает окно, но вид наружу закрыт полупрозрачными вертикальными жалюзи. Они сияют в лучах утреннего солнца; другого освещения в кабинете сейчас нет.

Доктор сминает в комок лист с аккуратно напечатанным текстом и бросает в мусорную корзину. Выезжает на кресле из-за стола, останавливается передо мной, берет со стола блокнот и кладет на колено, потом достает из нагрудного кармана пиджака маленький автоматический карандаш.

— Итак, Орр, на чем мы с вами остановились?

— Кажется, последняя конструктивная идея из ваших уст — насчет того, что мост может быть сном.

У доктора Джорджа опускаются уголки рта.

— A чем докажете, что мост не сон?

— А чем докажете, что все это не сон?

Доктор откидывается на спинку кресла, на лице — понимающее выражение.

— Вот именно.

— Ладно, доктор, так чем докажете, что это не сон? — улыбаюсь я. Врач пожимает плечами.

— Спрашивать меня об этом бессмысленно, ведь я — из сна. — Он наклоняется вперед. Я поступаю точно так же, мы едва не сталкиваемся носами. — Что означает запертая карета? — произносит он.

— Надо полагать, я чего-то боюсь, — рычу в ответ.

— И чего же вы боитесь? — шипит в упор Джойс.

— Сдаюсь. Скажите вы.

Еще несколько секунд мы играем в гляделки. Победа в итоге за мной. Доктор выпрямляет спину и выдыхает с таким присвистом, что я даже недоумеваю: может, кресло под ним надувное и в кожзаменителе образовалась дырка? Он что-то записывает в блокнот и деловито спрашивает:

— Как идет ваше расследование? Я чую подвох. Щурюсь:

— О чем это вы?

— Пока вы находились в больнице, да и после выписки, до недавнего времени вы держали меня в курсе. Говорили, что выясняете насчет моста. Тогда вам это казалось исключительно важным.

Я снова откидываюсь в кресле:

— Да, я пытался кое-что выяснить.

— Но потом опустили руки, — кивает доктор, записывая.

— Я пытался. Писал во все конторы, бюро, департаменты, библиотеки, институты и газеты подряд. Ночи напролет переводил чернила, неделями просиживал в прихожих, приемных и коридорах. Кончилось все это писчим спазмом, жуткой простудой и вызовом в Комиссию по (пере)расходу прожиточных средств амбулаторными пациентами — там не могли поверить, что я вбухал столько денег в переписку.

— И что вы обнаружили? — забавляется доктор Джойс.

— Пытаться узнать что-то стоящее абсолютно бессмысленно.

— И что же вы считаете стоящим?

— Где находится мост? Что с чем соединяет? Сколько лет назад построен? И так далее.

— Неужели ваши поиски оказались совершенно неудачны?

— Сомневаюсь, чтобы удача имела ко всему этому какое-то отношение. Похоже, просто никого ничего не волнует. Мои письма исчезали без следа, или возвращались нераспечатанными, или сопровождались ответами на неизвестных мне языках. Более того, их не могли прочесть и все, к кому я обращался.

— Хорошо, хорошо, — машет ладонью врач. — У вас проблема с языками, не правда ли?

Да, у меня проблема с языками. В любой секции моста разных языков — до дюжины: специальные жаргоны, созданные разными гильдиями много лет назад, измененные и развитые с тех пор до такой степени, что совершенно непонятны посторонним. Сейчас уже никто не возьмется сказать, когда и при каких обстоятельствах они зародились. Как выяснилось по моем выходе из комы, я говорил на языке персонала и администрации — это официальный, государственный язык моста. Но все остальные, кого ни возьми, знают еще как минимум один язык, обычно связанный с их профессией или общественным статусом; я же этой способности лишен. Когда я выхожу на кишащие народом главные улицы, добрая половина разговоров для моих ушей звучит сущей абракадаброй. Меня такая языковая избыточность лишь немного раздражает, а вот тяжелым параноикам из числа пациентов доктора Джойса на этой почве наверняка должны мерещиться заговоры.