Москвины: «Лед для двоих» - [75]

Спустя две недели после того, как олимпийский сезон был закончен, я получила электронное сообщение от Москвиной в характерном для нее телеграфном стиле: «Юко сделали операцию в Японии. Через три недели она прилетает в Питер. Начинаем подготовку к новому сезону…»

Глава 18. ВСЕ ТОТ ЖЕ ШЕФ…

Свое стихотворение, написанное специально к семидесятилетию Игоря Москвина, его ученик Игорь Бобрин десять лет спустя в разговоре со мной вспомнить уже не смог. А может быть просто не захотел читать его вслух — слишком личными получились адресованные тренеру слова, чтобы декламировать их постороннему в общем-то человеку, да еще под включенный диктофон.

Я нашла эти строки позже — в биографическом повествовании о жизни Бобрина, где фигурист вспоминал своего тренера с необыкновенной теплотой и любовью.

Сейчас неважны объясненья,

Сегодня непристоен блеф.

В семидесятый день рожденья

Вы для меня все тот же Шеф!

Не слыша Вас, представить я готов,

Как Вы оцените те мысли, что родились.

Скрыв добрый взгляд за строгостью очков,

Вы говорите мне: иди, твори из снов,

Которые другим еще не снились!

* * *

Десять лет спустя — летом 2009-го, накануне 80-летнего юбилея великого тренера я специально приехала в Санкт-Петербург.

— Не говорите Игорю, что вы приехали из-за него, — заговорщицки предупредила меня Москвина. — В связи с юбилеем мужа начали так сильно донимать вниманием журналисты, что он теперь вообще наотрез отказывается общаться с прессой. Просто приезжайте на каток. Мы с Игорем подъедем туда вдвоем, но у меня будет тренировка, а вот он будет свободен.

Я удивилась тогда. Поинтересовалась, с каких пор Москвин свободен во время тренировок группы и почему перестал работать с парой Ксения Озерова и Александр Энберт, с которой персонально занимался довольно много времени.

— Такое решение приняла я, — после паузы ответила Тамара, причем было заметно, что говорить на эту тему ей тяжеловато. — Игорю 80 лет. Ему уже сложно ездить с фигуристами на соревнования, а не ездить нельзя. К тому же он наотрез отказывается принимать новые правила. Я же считаю такое отношение бессмысленным. В жизни, согласитесь, вообще много правил, которые вызывают внутренний протест. Вас же, как водителя, наверняка раздражают какие-то правила ГИБДД? Но их, тем не менее, нужно выполнять.

Но дело даже не в этом. Игорь очень азартен в работе. В тренировках это можно только приветствовать. А вот когда азарт сочетается со стрессом соревнований — это прямая угроза инфаркта. Я не хочу потерять мужа.

* * *

Москвин удивился, увидев меня на катке. Даже, как мне показалось, обрадовался. Но стоило мне достать из сумки диктофон, Игорь Борисович с сомнением в голосе спросил:

— Думаете, нужно? Ведь ничего хорошего я о современном фигурном катании не скажу.

— Почему?

— Потому что не вижу творческого продвижения наверх. Слишком сильно все заключены в клетку новых правил. Все, что этими правилами не предписано, просто не оценивается.

Удобно устроившись за столиком кафе, куда мне все-таки удалось затащить тренера «на разговор», Москвин продолжал:

— В парном катании, например, есть ряд важных для меня позиций. Например, расстояние, на котором партнеры в процессе выступления находятся относительно друг друга. Чем оно ближе, тем сложнее и рискованее катание. Это, если разобраться, и есть самое сложное. Но об этом сейчас говорится разве что мимоходом. А сложность высасывается из совершенно непонятных мне вещей.

Взять, к примеру, подкрутку. Если партнерша во время полета прижимает руки к груди — это одна стоимость. А вот если у нее руки над головой — уже другая, несколько выше. Я спросил на одном из семинаров: а если у партнерши над головой будет одна рука? А второй спортсменка будет, скажем, в носу ковырять? Это ж тоже сложно — на тройном обороте пальцем в нос попасть.

— Смеетесь?

— Отнюдь. Еще пример приведу. Когда я работал с Ксенией Озеровой и Александром Энбертом, то придумал такой композиционный ход: спортсмены исполняют параллельное вращение, затем на выезде расходятся в разные стороны и делают прыжок навстречу. У тех, кто смотрит со стороны судейской ложи или с трибуны, в этот момент душа замирает. Потому что складывается впечатление, что фигуристы летят друг на друга. Алексей Мишин, когда это у нас в тренировке увидел, очень впечатлился: «Вот это фишка!»

Но ведь это же не может никаким образом отразиться на оценке. Ни на сложности, ни на чем. И зачем тогда тренеру вообще думать?

— Но вы же думаете?

— Думаю. И много лет работал именно так. Взять вращения: сейчас, например, придумали, что фигурист должен в процессе вращения менять точку опоры. Зачем? Разве это — суть элемента? Почему тогда не предложить балеринам исполнять фуэте на пятках? Не нужны эти нелепости, понимаете? Во вращениях самое главное — это скорость, центровка и различие поз. Какое кому дело, на каком ребре это делается?

Не говорю уже о том, что в моем понимании правила — это закон. Который должен быть непреложным хотя бы на протяжении четырехлетнего олимпийского цикла. Его нельзя уточнять каждый сезон. Мы же постоянно вынуждены что-то усложнять или переоценивать. Когда Тамара привезла мне новую редакцию правил и я их прочитал, у меня возникло слишком много вопросов.