Москвины: «Лед для двоих» - [57]

Но всего через год две пары вернувшихся из профи олимпийских чемпионов — Катя Гордеева с Сергеем Гриньковым и Мишкутенок с Дмитриевым — вытеснили Ельцову и Бушкова из сборной, тем самым лишив фигуристов возможности отстаивать свою европейскую корону в Копенгагене.

Марина была тогда, что называется, вне себя. На мой вопрос о правомерности возвращения в любительский спорт профессионалов она довольно резко ответила: «Международная федерация не должна была принимать такое решение. У профессионалов уже был их шанс. Я считаю, что у меня украли Олимпиаду».

Спортсменку сильно задело и то, что Москвин начал работать с вернувшимися в спорт учениками своей супруги, как-то незаметно отодвинув «своих» на второй план.

— Игорь Борисович дал нам блестящую техническую базу, — вспоминала потом Марина. — Но меня не покидало ощущение того, что в своей тренерской жизни он видел и испытал уже все. И что ему временами становится безразлично, выиграем мы или проиграем. Я вообще считаю, что подготовка спортсмена — очень индивидуальный труд. Тренер должен быть только твой, хореограф тоже. Я очень многому научилась у Ларисы Селезневой, когда та вместе с Олегом Макаровым тренировалась в группе Москвина. Но я тогда была со спортивной точки зрения пустым местом. И при этом уже понимала, что Лариса не потерпит рядом с собой никого, кто будет отбирать у нее тренерское внимание. И точно так же понимала, что придет время, когда и я не потерплю такого сама.

Через некоторое время Тамара Москвина предложила Марине занять место Мишкутенок в паре с Дмитриевым.

Когда Бушков узнал о том, что Марина пробуется в партнерши Артуру, у него был шок. Это случилось в 1995-м, накануне чемпионата Европы в Дортмунде. Соответственным образом фигуристы там и выступили — заняли четвертое место, что было равносильно провалу.

До сих пор помню то странное состояние, — вспоминал Андрей. — С одной стороны, я отдавал себе отчет в том, что не пропаду, может быть, устрою свою дальнейшую карьеру ничуть не хуже, чем было в любительском спорте. С другой, я знал Марину. Знал, что она, по сути, очень надежный и преданный человек. Но, бывает, совершает какие-то поступки не думая. И решил не рубить сплеча.

Марине было не легче.

— Тот послеолимпийский год был для нас с Андреем гораздо более тяжелым, чем предыдущие, — говорила она — Мы стали абсолютно чужими, хотя по-прежнему тренировались вместе. Потом Андрей женился, и я чувствовала себя так, как будто меня бросили все: когда долгое время выступаешь в паре, неизбежно развивается инстинкт собственника по отношению к партнеру. Наверное, тогда я наделала немало глупостей. Но потом поняла, что надо или уходить из спорта вообще, или самым срочным образом что-то в жизни менять. Мы поменяли тренера — ушли к Наталье Павловой. Думаю, Игорь Борисович понял нас…

* * *

Как вспоминала потом Павлова, к просьбе чемпионов Европы взять их в свою группу она оказалась совершенно не готова.

— Я сказала тогда ребятам, что прежде всего должна быть уверена, что они урегулировали все свои отношения, в том числе и финансовые, с Игорем Борисовичем Москвиным. Потому что мне были совершенно не нужны разговоры о том, что я увела пару у другого тренера. Тем более — у такого заслуженного. В свое время мы довольно долго работали на одном катке — «Большевик». Причем получилось так, что и я, и он пришли туда из «Юбилейного. Я проходила там самый первый этап своей тренерской карьеры — у Тамары Николаевны. Она сама меня пригласила. Видимо, ей было очень интересно узнать, какими тренерскими приемами владеет Татьяна Тарасова, у которой я каталась почти два года, прежде чем закончить со спортом.

Напрямую Москвина мне об этом не говорила, но почти сразу после того, как я начала работать, сказала: «Делай разминку с моими спортсменами точно так же, как ты делала ее у Татьяны Анатольевны».

У Тарасовой тогда существовали очень специфические наработки тренировочных спаррингов. Вот я и проводила такие спарринги у Москвиной. Что-то придумывала по ходу тренировок свое, но в целом это была конечно же система Татьяны Анатольевны.

Потом я родила ребенка, была вынуждена сделать в тренерской работе перерыв, ну а когда вернулась, получилось так, что стала работать на стадионе «Большевик». Через некоторое время туда же вместе со своими спортсменами перешел Москвин.

Нельзя сказать, что мы часто пересекались, но периодически он меня консультировал. Мне ужасно нравилось — еще в «Юбилейном» — как он работает. При своей абсолютной интеллигентности он всегда был на льду абсолютным диктатором. Его беспрекословно слушались. То, как работали его спортсмены, казалось мне безумием. Если кто-то ленился или каким-то другим образом выводил Москвина из себя, Игорь Борисович мог и прикрикнуть, а то и пинка дать. Но такое было редкостью. Все работали как одержимые именно потому, что хотели работать.

Москвин каждый день придумывал чуть ли не по десятку различных связок, в которых было наворочено столько всего разного, что я поначалу вообще не могла понять из чего эти связки состоят. С этого он неизменно начинал тренировку — вместо разминки. Это было творчество в чистом виде. Поэтому и работа не казалась такой сложной, как традиционные тренировки. Эти связки фигуристы Москвина катали и отрабатывали постоянно — в подготовительный период, в основной, перед соревнованиями, во время соревнований…