Москва за океаном - [41]
Приглашение передала его жена Дженет. Я, разумеется, отнекивался, праздник-то семейный. Но Жанна меня успокоила: все равно соберутся тридцать с лишним гостей, так что я не стесню.
24 декабря, во вторник, в пять тридцать вечера, как договаривались, хозяин лично забрал меня из отеля. За рулем — сам, шофера же у него нет… Это скромное "шевроле" за 30 тысяч долларов. Приехали… Я нарядился — впервые за последние годы, не считая быстрых походов в фотоателье, — в белую рубашку, галстук, черный костюм. Это ж серьезный праздник.
И вот смотрю на гостей. Большинство пришли в джинсах! Некоторые к джинсам и кроссовкам добавили галстук… Иные в свитерах. Пара человек — да, были в пиджаках.
— Христос воскрес! — без всякого акцента приветствовала меня хозяйка, желая блеснуть знанием иностранного.
— Вы, Жанна, несколько торопите события, Пасха-то когда еще! — указал я ей на ее ошибку. Впрочем, простительную — она знает не больше десяти русских и украинских слов, вместе взятых, которым ее научила покойная бабка…
Кроме Демута с женой, тещей, четырьмя детьми, дочкиным мужем, сыновней подружкой была разная прочая родня: кузены, племянники, племянницы и семья той сыновней подружки в полном составе.
Разминались перед ужином — на втором этаже, где у Демутов оборудована настоящая барная стойка. Юноша там наливает в кружки бочковое пиво и еще напитков двести на выбор; орехи, сыр, тарталетки на закуску. Я был уверен, что бармена наняли или кто из прислуги, но это оказался хозяйский племянник Стив.
В седьмом часу гостей позвали в зал.
Сели за столы…
Хозяйка потушила свет и при свечах прочла молитву. После свет включили, "и стало видно еду", как радостно заметил вслух кто-то из гостей. Все вскочили, а первыми — дети, и встали в очередь у буфета — методом самообслуживания накладывать себе еду. Рыба печеная, индейка, картошка, салаты, еще что-то — и обещанные хозяйкой вареники с картошкой. Примечательно, что закусывали запросто, по-семейному: с пластиковой одноразовой посудой. Никакого хрусталя все ж свои… Иные пили пиво, редко кто — вино, столовое розовое. А многие и вовсе обошлись колой: кому далеко домой ехать. Вообще это очень суровая вещь невозможность в гостях как следует выпить. Возвращаться-то на авто! Атмосфера в этом смысле там царит гнетущая. Даже те, у кого в семье есть непьющая жена с правами, обходятся полдюжиной пива — обстановка не располагает к серьезной вдумчивой пьянке…
Ну что, к восьми часам, менее чем через час после начала застолья, уже и с десертом покончено. Вышел переодетый в Санта-Клауса младший хозяйский сын Брайан, сел в кресло и начал раздавать подарки из огромной кучи в углу.
Часам к девяти гости начали потихоньку разъезжаться. Оставшиеся разбились на кучки и болтали о семейном.
В два ночи я был наконец отпущен домой.
Хозяйка расцеловывала меня на прощание и благодарила за приход:
— Всем было так интересно на вас посмотреть, послушать! — и простодушно добавила: — Ну, сами посудите, какие у нас тут в глуши развлечения? Уж вы давайте к нам без церемоний…
Глава 17. Москва рублевая
Впервые за всю историю американской Москвы посетитель бара расплатился за выпитое русскими деньгами. И ему ничего за это не было!
Историческое событие имело место в баре под названием Doc's Hard Rock Cafe. Деньги — 50 тысяч рублей (старыми, до деноминации) одной бумажкой, без сдачи — в виде платы за обед принял у меня лично владелец бара Джим Кеноски. Эксперты объясняют это явление окончанием "холодной войны" и нехваткой наличных рублей в Москве.
А дело было так. Зашел я как-то в бар к Джиму, проголодавшись, и употребил стакан красного с порцией равиолей.
— С тебя семь пятьдесят, — сказал Джим.
Поскольку я как раз вернулся в Moscow, PA (сокращенное название штата Пенсильвания), с побывки из Moscow, RU (пусть, чтоб их не путать, будет и такое сокращение от слова Russia), деньги обеих Москв у меня в кармане были перемешаны. Чтоб их рассортировать, я стал выкладывать бумажки на стойку. Пятидесятитысячная рублевка с русским триколором привлекла внимание Джимми. Он рассматривал ее со всех сторон и явно не хотел с ней расставаться. (И то сказать, наши деньги такие веселые, такие яркие, а у них тут, в Америке, чтоб вы знали, все банкноты с виду почти одинаковые, бледные, скучные.)
— А что? Это, кстати, девять долларов! Можешь взять. Это тебе за обед. Сдачи не надо, пусть будет на чай…
— Пятьдесят тысяч! Я таких денег сроду в руках не держал…
— Пятьдесят тысяч! — загалдели посетители. Бумажка пошла по рукам. 50 тысяч; да боюсь, одной бумажкой Америка нас не догонит и не перегонит.
Бар этот — самое центральное, самое центровое место Москвы, потому что в доме напротив располагается моссовет и мосполиция. А в 20 метрах от бара пересекаются два шоссе, по которым только и можно попасть в этот город, 435-е и 690-е. Через дорогу, ну, чуть в сторону от бара, — единственная городская библиотека. До универсама три минуты ходьбы. А другой ближайший бар — на окраине Москвы. На Market Street, и соответственно называется — Market Street Inn. До него от центрального бара пилить и пилить — целых семь минут пешком.
Два циничных алкоголика, два бабника, два матерщинника, два лимитчика – хохол и немец – планомерно и упорно глумятся над русским народом, над его историей – древнейшей, новейшей и будущей…Два романтических юноши, два писателя, два москвича, два русских человека – хохол и немец – устроили балаган: отложили дела, сели к компьютерам, зарылись в энциклопедии, разогнали дружков, бросили пить, тридцать три раза поцапались, споря: оставлять мат или ну его; разругались на всю жизнь; помирились – и написали книгу «Ящик водки».Читайте запоем.
Эта книга — рвотное средство, в самом хорошем, медицинском значении этого слова. А то, что Кох-Свинаренко разыскали его в каждой точке (где были) земного шара, — никакой не космополитизм, а патриотизм самой высшей пробы. В том смысле, что не только наша Родина — полное говно, но и все чужие Родины тоже. Хотя наша все-таки — самая вонючая.И если вам после прочтения четвертого «Ящика» так не покажется, значит, вы давно не перечитывали первый. А между первой и второй — перерывчик небольшой. И так далее... Клоню к тому, что перед вами самая настоящая настольная книга.И еще, книгу эту обязательно надо прочесть детям.
Одну книжку на двоих пишут самый неформатно-колоритный бизнесмен России Альфред Кох и самый неформатно-колоритный журналист Игорь Свинаренко.Кох был министром и вице-премьером, прославился книжкой про приватизацию — скандал назывался «Дело писателей», потом боями за медиа-активы и прочее, прочее. Игорь Свинаренко служил журналистом на Украине, в России и Америке, возглавлял даже глянцевый журнал «Домовой», издал уйму книг, признавался репортером года и прочее. О времени и о себе, о вчера и сегодня — Альфред Кох и Игорь Свинаренко.
Выпьем с горя. Где же ящик? В России редко пьют на радостях. Даже, как видите, молодой Пушкин, имевший прекрасные виды на будущее, талант и имение, сидя в этом имении, пил с любимой няней именно с горя. Так что имеющий украинские корни журналист Игорь Свинаренко (кликуха Свин, он же Хохол) и дитя двух культур, сумрачного германского гения и рискового русского «авося» (вот она, энергетика русского бизнеса!), знаменитый реформатор чаадаевского толка А.Р. Кох (попросту Алик) не стали исключением. Они допили пятнадцатую бутылку из ящика водки, который оказался для них ящиком (ларчиком, кейсом, барсеткой, кубышкой) Пандоры.
Широко известный в узких кругах репортер Свинаренко написал книжку о приключениях и любовных похождениях своего друга. Который пожелал остаться неизвестным, скрывшись под псевдонимом Егор Севастопольский.Книжка совершенно правдивая, как ни трудно в это поверить. Там полно драк, путешествий по планете, смертельного риска, поэзии, секса и – как ни странно – большой и чистой любви, которая, как многие привыкли думать, встречается только в дамских романах. Ан нет!Оказывается, и простой русский мужик умеет любить, причем так возвышенно, как бабам и не снилось.Читайте! Вы узнаете из этой книги много нового о жизни.
Два романтических юноши, два писателя, два москвича, два русских человека — хохол и немец — устроили балаган: отложили дела, сели к компьютерам, зарылись в энциклопедии, разогнали дружков, бросили пить, тридцать три раза поцапались, споря: оставлять мат или ну его; разругались на всю жизнь; помирились — и написали книгу «Ящик водки».Читайте запоем.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Выпускник театрального института приезжает в свой первый театр. Мучительный вопрос: где граница между принципиальностью и компромиссом, жизнью и творчеством встает перед ним. Он заморочен женщинами. Друг попадает в психушку, любимая уходит, он близок к преступлению. Быть свободным — привилегия артиста. Живи моментом, упадет занавес, всё кончится, а сцена, глумясь, подмигивает желтым софитом, вдруг вспыхнув в его сознании, объятая пламенем, доставляя немыслимое наслаждение полыхающими кулисами.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.
Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.