Москва в лесах - [4]

Из камеры Лубянки, когда отец ждал решения своей участи в минском застенке, Николай Бухарин с сарказмом писал, что "чудодейственные органы" внутренних дел могут превратить в послушную марионетку любого, кто попал в их клещи. Самого "любимца партии", как называли до ареста Николая Бухарина, сломали через три месяца: в его камере непрерывно горел яркий свет. В последних письмах Бухарина, написанных Сталину из тюрьмы, реальность перемешивается с бредом, галлюцинациями.

И все-таки были немногие, кто не сломался, не признал себя виновным, отверг все обвинения. Как правило, их ждала та же участь, что и тех, кто "сознавался", "разоружался перед партией", каялся во всех вымышленных смертных грехах, увлекая за собой в кровавую мясорубку десятки неповинных людей.

Сегодня подчас говорят, что все они, большевики, одним миром мазаны. Что и палачи, и жертвы были людьми одного менталитета.

Трудно быть судьей этим несчастным. Трудно читать последние письма Бухарина. "Что расстреляли собак - страшно рад", - это сказано им о казненных после первого "московского процесса" соратниках Ленина - Каменеве и Зиновьеве. С ними Бухариным пройден весь революционный путь - от подполья до вершин власти в Кремле.

И вот в таких обстоятельствах мой отец не признал вины, устоял под пытками, не пошел на казнь вслед за Шаранговичем и Бухариным. Это произошло не только потому, что он не подписался под предъявленными ему обвинениями. Второе обстоятельство, возможно, сыгравшее главную роль в его судьбе, заключалось в том, что родной брат моей матери тогда работал в прокуратуре СССР. И в деле родственника поневоле задевалась его репутация. Кто-то, видимо, не захотел им пожертвовать. Да и Борис Владимирович Шейндлин из своего московского служебного кабинета, очевидно, мог воздействовать на благоприятный исход "дела" в Минске.

В начале 1938 года отца освободили, сняли с него все обвинения, восстановили в партии. Чтобы как-то вознаградить за все напасти, его перевели в Москву и назначили на весьма высокую для тех времен должность первого заместителя начальника Главлесосбыта при Совнаркоме СССР. Он стал работать по специальности, руководя знакомой ему отраслью в масштабах страны.

Я гордился отцом, который вышел оттуда, откуда мало кто возвращался на щите. Мое юношеское воображение не допускало в отношении его никакой критики. Он был для меня героем. Мне кажется, пример отца помог мне в становлении собственного характера.

Сейчас часто приходится слышать от тех, кто, выражаясь протокольным языком, стал на путь правонарушений: "С кого пример брать? Отец пьет, мать гуляет, брат ворует". По-моему, для подростка, даже в наше время всевластия ТВ, главное в воспитании - пример близкого, родного человека, отца и матери. Для тех, у кого такого примера нет, заразительным становится то, что в наше время рассматривалось как абсолютное зло и порок. Героями фильмов и книг сомнительного содержания стали "воры в законе" и "авторитеты", бандиты и киллеры, проститутки и сутенеры...

Мой отец пережил годы террора внешне спокойно. Как писали в книгах о таких людях, как он: никакие испытания не поколебали его веры в идеалы коммунизма, дело партии.

А сегодня я часто задумываюсь, есть ли во что-нибудь вера у тех, кто стоит за штурвалом России?

И это, наверное, беда - у многих не осталось никакой веры. У сошедшего со сцены поколения - была. Вера в лучшее будущее, которое они строят. У моего отца была вера в Советский Союз, Россию социалистическую. Поэтому он с энтузиазмом работал, не покладая рук, не щадя себя. В великих тревогах, в страхе жил, но верил!

Конечно, после арестов и тюрем, после 37-го и 49-го годов у многих коммунистов "ленинского призыва" вера пошатнулась, ослабла, мысли страшные в голову лезли: "Не одного ли поля ягоды - Сталин и Гитлер?" Но это было сомнение про себя. Где-то в голове на секунду оно вспыхивало и гасло под мощной пеной огнетушителя страха, гасящего крамольные искры. На СИСТЕМУ, на ИДЕЮ даже испытавшие на себе пытки Лубянки члены партии не замахивались. Все отрицательное они персонифицировали в одном злом лице, противопоставляя ему другое, доброе лицо: "Вот если бы был жив Ленин, все было бы по-другому!"

А у меня, человека, сформировавшегося в 60-е годы, какая вера? Во что, в кого? В Христа, Ленина, в деньги, в партию, перестройку, демократию? Или во все понемногу, в зависимости от обстоятельств и момента?

У меня вера в Москву! Мною владеет чувство, что этот громадный город, мой город, выстоит и победит! Убежден, как Юрий Михайлович Лужков: "строить - значит побеждать!" Мы строим, значит - и я, и мои дети и внуки, все москвичи, все в России будут жить хорошо, будут счастливы. Для этого надо работать. Не играть в политику, не искать, к кому сегодня удобнее пристроиться, не рядиться в политолога, теоретика, пророка, а каждодневно, нудно, обыденно - вкалывать. Для моего города. Для моей страны. Для моего народа.

* * *

Итак, после освобождения отца мы оказались в Москве. Сначала недолго жили в лучшей по тем временам гостинице "Москва". Потом нам дали квартиру на Сельскохозяйственной улице, распологавшейся на северной московской окраине, далеко от центра. Улица начиналась от Ярославского шоссе и шла к трамвайному кругу, где у трамвая была конечная остановка. От нее, развернувшись, они начинали долгий путь в центр.