Москва слезам не верит - [67]

– Нашел о чем думать, – отмахнулась Людмила. – Сейчас радоваться надо. Девка у нас родилась. Гуляем!

Катерина не узнала свою комнату в общежитии. Вместо казенных занавесок подруги повесили ситцевые шторы в яркий горошек. И комната стала светлее. На журнальном столике, явно недавно покрашенном и покрытом лаком (запах лака еще чувствовался), стоял старый телевизор «Ленинград» со шторками, закрывающими экран.

– Откуда телевизор? – удивилась Катерина.

– Родня излишки передала, – ответил Николай. – Они новый купили, «Чайку».

– Богатеет советский народ, – прокомментировала Людмила. – Старый еще работает, а уже новый покупают. Экран больше, изображение лучше. Ничего, пока попользуешься старым, а со временем цветной купишь.

В углу комнаты стояла детская коляска, совсем новая, на рессорах, с литыми резиновыми шинами на колесах.

– Ну зачем же? – укоризненно произнесла Катерина. – Она такая дорогая!

– Все продумано, – успокоил ее Николай. – Потом коляска перейдет к нам, а потом, глядишь, и Людмила родит.

– Ну, это удовольствие я вам не скоро доставлю, – ответила Людмила.

Гурин внес в комнату ванночку для купания девочки и под общий смех поставил на стол ночной горшок.

Людмила убрала горшок, и они с Антониной начали накрывать на стол.

Девочку пора было кормить. Катерина расстегнула кофточку, мужчины тут же отвернулись.

– Деликатные, – заметила Людмила. – Как будто сиську боятся увидеть.

– Всем за стол! – скомандовал Николай. Все расселись.

– У всех налито? – спросила Людмила и остановила руку Николая, который пытался налить водки Гурину. – Ему не положено. У него режим.

– За ребенка выпить – святое дело, – настаивал Николай.

– Людмила, нас не поймут, – протестовал Гурин. – Это особый случай, – и подставил рюмку.

– Предлагаю выпить за новую москвичку, – начал Николай. – Как ее называть-то?

– Александрой, – сказала Катерина, – как моего отца.

– Значит, за Александру, – продолжал Николай. – А по отчеству как ее?

По наступившей тишине он понял неуместность вопроса, оглянулся на Антонину, надеясь, что она придет ему на помощь. Но Катерина ответила спокойно:

– Александровну.

– За Александру Александровну Тихомирову, – обрадовался Николай. – За новую москвичку! Ура!

От криков Александра проснулась и заплакала, женщины начали укачивать ее, она снова уснула.

Гости засиделись за полночь и заторопились, чтобы успеть на метро. Антонина решила помочь Катерине вымыть посуду, но Катерина отказалась:

– Сама управлюсь. Мне надо привыкать.

Александру невозможно было оставить одну. Она как будто чувствовала уход Катерины и начинала кричать, как бы тихо Катерина ни закрывала дверь. Приходилось укладывать ее в коляску. Теперь Катерина всюду таскала с собой коляску. Продавцы ее знали и отпускали продукты без очереди, а если очередь начинала возмущаться, кричали из-за прилавка:

– Женщина одна ребенка воспитывает! Вон у входа коляска стоит. Сами, что ли, не рожали?

И очередь затихала. Катерина при каждом таком скандале краснела, старалась не смотреть по сторонам, брала продукты и бежала к выходу. Однажды в газете «Вечерняя Москва» она прочитала, что украли ребенка из коляски. Теперь в магазин она входила с коляской, вставала в конец очереди, выставив перед собой коляску и подталкивая впереди стоящего. Возмущенный покупатель оборачивался, готовый устроить скандал, но, увидев коляску, пропускал. Так, слегка тараня очередь, она за несколько минут доходила до прилавка.

Катерина подолгу гуляла по берегу канала, возвращалась в общежитие, кормила Александру, укладывала ее спать и садилась за учебники. Мать взяла отпуск и месяц прожила с ней. Катерина за этот месяц сдала летнюю сессию. Академик, как и обещал, устроил ей перевод на заочное отделение химико-технологического института. Катерина и мать съездили с Александрой к академику, который чувствовал себя немного виноватым перед родственниками. К концу вечера он вдруг объявил, что будет давать Катерине по пятнадцать рублей в месяц. Катерина отказалась.

– Бери, – Изабелла сунула Катерине конверт с деньгами. – Он гонорар за книгу получил.

Дома они с матерью пересчитали – триста шестьдесят рублей. Академик выдал помощь сразу на год вперед. Катерина деньги потратила с толком: купила себе сапоги из искусственной кожи, осеннее, вполне модное пальто джерси на поролоне, Александре теплый комбинезон на вырост.

Через месяц мать уехала, и Катерина осталась одна с Александрой. Закончился декретный отпуск. Как и обещал директор, отпуск ей продлили еще на месяц и деньги выплатили из директорского фонда. Закончился и этот месяц. Пора было выходить на работу.

Вечером тридцать первого августа она, как всегда, постирала пеленки, покормила Александру и села за учебники – надо было сдать контрольные по трем предметам. Наутро Катерине предстояло впервые отвести Александру в круглосуточные ясли на целых пять дней, а самой после декретного отпуска появиться в цехе.

Она всегда помнила этот день – тридцать первое августа. Много лет подряд это был последний день долгих летних каникул перед началом нового учебного года. Теперь она не ходила в школу и вдруг осознала, что жизнь ее определена на многие годы вперед и не будет никаких неожиданностей. Через четыре года она закончит институт, через семь лет отведет Александру в школу, через десять получит постоянную московскую прописку и встанет в очередь на получение квартиры. К этому времени она будет работать на одном из московских комбинатов или химических заводов инженером на сто рублей, потом – старшим инженером на сто шестьдесят рублей. Будут, конечно, еще премиальные. Откладывая деньги, она года через три накопит на телевизор. У подаренного ей телевизора «Ленинград» уже давно сгорела электронная трубка, денег на новую не было, да и смотреть телевизор некогда, поэтому она поставила его на шкаф. Потом будет откладывать деньги на холодильник, вернее, сначала на холодильник, телевизор – потом, когда Александра подрастет и захочет смотреть детские передачи и мультфильмы.