Москва слезам не верит - [45]

Рудольф сел рядом, и они снова целовались. Потом оказалось, что они лежат рядом. Она прижалась к нему, ей хотелось уснуть, и она забылась. Она чувствовала, что Рудольф ее раздевает, подумала, какой он заботливый, наверное, не хочет, чтобы она измяла одежду.

Сейчас он отнесет ее в постель, как относил ее отец в детстве. Когда он стал целовать ее грудь, живот, она поняла, что лежит совсем голая, даже без лифчика. Она прикрыла грудь руками, но Рудольф был настойчив, он отвел ее руки и снова целовал. В этом нет ничего неприличного, она в книгах читала, что мужчины целуют у женщин грудь. Рудольф навис над нею, прижал, она почувствовала, как он осторожно, будто боясь потревожить, входит в нее, – и вспомнила о противозачаточных таблетках и предостережениях Людмилы.

– Мне надо в ванную, – сказала она.

– Потом, потом, – повторял Рудольф.

Она вдруг услышала, как гулко бьется ее сердце. Она все-таки сделала попытку вырваться, но не смогла. На мгновение она расслабилась, и он вошел в нее сразу, она почувствовала легкую боль и тут же забыла про нее. Рудольф уже вышел и снова вошел, было приятно, что он такой нежный, не торопится. Она подумала, раз уж это случилось, то пусть продолжается долго-долго. Таких ощущений она еще не испытывала, только догадывалась о них. И вдруг Рудольф заспешил, она обняла его, понимая, что сейчас произойдет то, о чем рассказывали девочки в общежитии. Ей показалось, что она несется вскачь на лошади, как когда-то в детстве. Она уловила его ритм и подстроилась, теперь она взлетала вместе с ним, обхватив своими ногами его ноги. Наверное, это и есть счастье, подумала она и тут же уснула.

Она проснулась и встретилась взглядом с Рудольфом. Он рассматривал ее. Ей захотелось прикрыться, но прикрыться было нечем.

– Принеси халат из ванной, – попросила она.

О чем мы будем говорить, что он скажет, когда вернется? Лучше бы поцеловал и ничего не сказал, но Рудольф, укрыв ее халатом, сказал:

– Поразительно!

– Что поразительно? – спросила она.

– То, что ты оказалась девушкой и что я у тебя первый. Это так приятно!

Что-то ей не понравилось в его словах, но она не хотела это додумывать до конца.

– И еще, – сказал Рудольф, – если бы ты не была девушкой, то я подумал бы, что ты профессионалка.

Катерина молчала, не понимая, о чем он говорит.

– Ты такая понятливая, так слушаешься, так чувствуешь партнера, – продолжал Рудольф.

Она подумала, что у него, наверное, было много женщин и, наверное, есть какие-то правила, как быть с мужчиной, чтобы ему нравилось; она этих правил не знала, просто так получилось, и в следующий раз может не получиться. А Рудольфа учила, наверное, опытная женщина, старше его, разведенная. Катерина знала, что столичные парни жили с женщинами старше себя, потом их почти всегда бросали и женились на молодых.

– Я пойду в ванную, – сказала Катерина.

В ванной она закрыла дверь на задвижку, хотя зачем закрываться, он уже видел ее совсем голой. Одна стена в ванной была сплошным зеркалом. Катерина осмотрела себя. Что в ней изменилось теперь, когда она стала женщиной? Она не нашла никаких изменений, кроме голубоватых теней вокруг глаз. Она попробовала разогнать их, размять пальцами, но тени не исчезали. Иногда она, когда ехала утром на работу, видела эту голубизну под глазами у других женщин. Сейчас поняла: значит, они были счастливы ночью. Потом она, глядя на женщину, всегда определяла, была ли та счастлива: у тех, кто ничего не испытал, глаза были обыкновенными.

Катерина встала под душ и увидела, что вода стала красноватой. Она знала от старших, что после того, как мужчина впервые войдет в тебя, должна быть кровь, но все-таки ей стало неприятно.

Она насухо вытерлась, надушила волосы и грудь, чуть-чуть, чтобы убыль духов во флаконе не заметила Изабелла, и вышла из ванной.

Рудольф на кухне жарил яичницу.

– Очень хочется есть, – пояснил он.

Они снова сели за стол. Рудольф налил ей шампанское, а себе водки. Она выпила с удовольствием, очень хотелось пить. Ее движения стали не очень точными, она не могла поймать вилкой маслину и рассмеялась.

И Рудольф рассмеялся. Самое время рассказать ему всю правду, но не хотелось. Рудольф сел к ней на подлокотник кресла, распахнул халат и стал целовать ее грудь, потом поднял ее и на руках отнес в постель. Я, наверное, тяжелая, подумала Катерина, и ей стало жалко Рудольфа.

Рудольф не торопился. Он расстегивал пуговицы на халате все ниже и ниже, и она опять оказалась голой. Он тоже разделся. Катерине очень захотелось посмотреть на него – она ни разу в жизни не видела голого мужчину, только маленьких мальчиков. Она приподнялась, разглядывая его.

Покрасневшее лицо Рудольфа нависло над ней. Она увидела его расширенные зрачки и даже немного испугалась, но тут же забыла про все. Она слышала его тяжелое дыхание, подумала, что, может быть, ему тяжело, он поднимал и опускал свое тело, и, когда он опускался, она поднималась ему навстречу. И вдруг с нею что-то случилось, горячая волна распирала ее бедра. Ей хотелось, чтобы он двигался быстрее, она не выдержала и сказала ему:

– Ну, быстрее! Я тебя умоляю!

Но Рудольф, наоборот, замедлил движения, и тогда заспешила она и уже не могла удержаться, обняла его, и ей показалось, что она на мгновение потеряла сознание.