Москва слезам не верит - [36]

Конечно, у нее состоялся разговор с Людмилой, все-таки это был ее знакомый.

– Тебе он нравится? – спросила Людмила.

– Очень, – призналась Катерина.

– Бери, – великодушно согласилась Людмила. – Я займусь Гуриным. Для меня он перспективнее, так, во всяком случае, мне кажется.

– А Рудольф? – допытывалась Катерина. – Ты же его больше знаешь. Расскажи, какой он?

– Нормальный, – ответила Людмила.

Катерина почувствовала, что Людмила что-то недоговаривает.

– А все-таки, – настаивала Катерина.

– Была я у него на телевидении. Потом собрались в компании. И он тут же полез мне под юбку.

– А ты?

– Дала ему по яйцам.

– Как? – не поняла Катерина.

– А вот так!

Людмила подошла к Катерине, обняла и саданула ей коленкой между ног.

– Прием безотказный, – объяснила она.

– Зачем? Может быть, он хотел тебя поцеловать?

– Я это сделала уже после поцелуя, когда он завалил меня на тахту и стянул трусы.

– Неужели он такой? – ужаснулась Катерина.

– Все они такие. Но надо отдать ему должное. Приставания он тут же прекратил. В общем, понятливый.

Зазвонил телефон.

– Бери трубку, – сказала Людмила. – Мои уже отзвонились.

Катерина сняла трубку и сказала:

– Алло, – она чуть протянула – «о», так всегда отвечала Изабелла, и Катерине казалось, что это очень женственно.

– Это ты, Катерина? – спросил Рудольф.

– Я.

Ей нравилось, что Рудольф называет ее Катериной. Свидетельство о рождении получал отец, и он настоял на том, чтобы вместо «Екатерина» записали «Катерина». Никто же не зовет «Екатерина», зовут или «Катерина» или «Катя», а Екатерина была только царица, объяснял он. Мать потом рассказывала, что отец был не совсем трезв, а председателем сельсовета был его фронтовой друг, – как отец попросил, так он и сделал. Теперь при прописке в милиции удивлялись и даже предлагали заменить паспорт, чтобы записать имя правильно, но Катерине нравилось, что оно у нее особенное.

– Что у тебя завтра во второй половине дня? – спросил Рудольф.

– С пяти я свободна.

– Я тоже. Может быть, тогда в шесть часов встретимся в кафе «Молодежное»?

– Я согласна. Только говорят, туда невозможно попасть. Очередь на несколько часов.

– Это мои проблемы. Обо всем уже договорено. Расскажи, как ты провела день? – Рудольф любил в перерыве между передачами поговорить по телефону.

Что же ему рассказать, лихорадочно соображала Катерина. Как восемь часов отстояла у пресса или как ругалась, что не привезли заготовки и весь участок стоял без работы сорок минут – некоторые работницы даже успели сбегать в ближайший универмаг?

– Нормальный день, – ответила Катерина.

– А какие лекции были?

– Тебе пересказать содержание?

– Нет-нет, – рассмеялся Рудольф. – В этих твоих альдегидах я ничего не понимаю. Я даже таблицу Менделеева забыл.

– А какой у тебя день? – спросила в свою очередь Катерина.

– Насыщенный, – усмехнулся Рудольф. – Уже три выпуска новостей про уборку урожая, а также тонны чугуна и стали. Передача про кинолюбителей. Один идиот взял профессиональную камеру, год вкалывал на Колыме и весь год снимал. Мы отобрали десять минут из его двухчасового фильма.

– Он был рад? – поинтересовалась Катерина.

– Не думаю, – посмеиваясь, ответил Рудольф. – Его гонорар не оправдает даже затрат на пленку.

– Но, может быть, он снимал свой фильм не ради денег? – предположила Катерина.

– Не продается вдохновение, но можно рукопись продать, это еще Александр Сергеевич Пушкин говорил.

Надо запомнить, подумала Катерина. Рудольф рассказывал, как кинолюбитель упрашивал вставить еще несколько планов; издевался над профессиональным идиотом, который решил заняться кино, поразить красотами Севера, хотя какие красоты в черно-белом телевидении, на экране, где можно рассмотреть лицо человека, только если оно снято крупным планом.

А что он будет рассказывать обо мне, думала Катерина, слушая Рудольфа. Может быть, бросить все, не подходить к телефону, но он ведь может и приехать, адрес знает, а как тогда объяснить, почему она не отвечала? Сказать, что телефон испорчен? Но можно ведь позвонить на телефонный узел, и там сообщат, что все в порядке. Ну и пусть узнает, что я не дочь, а племянница академика и что не учусь, а только собираюсь поступать. Ведь если он меня любит… Но тут же засомневалась: а вдруг не любит? Тогда почему звонит, почему хочет встречаться?

– Значит, завтра в шесть, – закончил Рудольф. – У меня через десять минут эфир. Чао! Я тебя обнимаю.

– До завтра, – ответила Катерина. – Я тебя обнимаю, я тебя обнимаю! – И выдохнула, как после бега с барьерами.

– Ну, что? – спросила Людмила.

– Завтра в семь в кафе.

– Дешево и сердито, – отметила Людмила.

– Почему сердито? – не поняла Катерина.

– Потому что дешево. Пригласил бы в солидный ресторан. Ты ведь ни в одном московском ресторане не была.

– Не была, – согласилась Катерина. – Но еще буду!

– Возможно. Жаль, у Гурина тренировки, а квартира свободна целый вечер.

– Я уйду из дома, – пообещала Катерина, – когда тебе надо будет.

– Договоримся! Тебе ведь тоже когда-нибудь надо будет. Я в случае чего могу и в общежитии переночевать, – пообещала Людмила в свою очередь.

– Мне этого не надо, – твердо сказала Катерина.

– Надо, надо, – заявила Людмила. – Когда мужчина и женщина остаются наедине, тут все и выясняется: подходят они друг другу или не подходят, хорошо им вдвоем или рот от скуки сводит, ни до, ни после говорить не хочется.