Москва силиконовая - [2]

Постепенно они оттаяли, заинтересовались. И даже у тех, кто никогда в жизни и не мыслил об увеличении груди, заблестели глаза. Они задавали вопросы. Одна женщина – остроносая миниатюрная блондиночка, больше похожая на легкомысленную старшеклассницу, а не на жертву домашнего насилия, подняла майку и продемонстрировала свою небольшую, но прекрасной формы молодую задорную грудь.

– Как вы думаете, а мне это пойдет? – спросила она.

Будь я ее матерью, убила бы даже за мысли о силиконе, с ее-то точеной фигуркой.

Но я не ее мать, я – менеджер фирмы, производящей имплантаты. Поэтому совет мой был не материнским, а менеджерским:

– У вас идеальные данные, – просияла я. – Достаточно тканей для того, чтобы выбрать любой размер.

У одной из женщин было красное воспаленное лицо, все в липких язвах и волдырях. Я знала, что ее муж-алкоголик плеснул ей в лицо кипящий бульон, когда она спрятала его заначенную на опохмелку бутыль. Я знала, что консультировавший ее косметолог беспомощно развел руками и сказал, что после серии химических пилингов она будет выглядеть намного лучше, но белую ровную кожу с природным нежным румянцем ей не вернуть никогда. Разглядывая брошюру, та женщина задумчиво кусала губы и даже, кажется, на минуту забыла о саднящем лице.

– Скажите, а это действительно правда, что инстинктивно мужчины обращают внимание на фигуру женщины, а лицо – это второстепенно? – помявшись, спросила она.

– Тысячи мужчин и женщин будут доказывать вам обратное, – уверенно ответила я, – однако все дело в нашей животной природе, в гормональном коктейле, древних инстинктах, которые толкают навстречу одним людям и, казалось бы, беспричинно отворачивают от других.

– Значит, если я сделаю операцию…

– Ваша жизнь изменится, как изменилась жизнь сотен женщин, ранее чувствовавших себя несчастными и потерянными, – закончила я.

Глядя на эту женщину, на ее ошпаренное лицо, в ее глаза, в которых солнечным зайчиком мерцала надежда, я вдруг почувствовала себя циничной тварью. И ощутила подталкивающее в спину желание сбежать. Но быстро взяла себя в руки. Мне нельзя давать слабину. Мне нужны деньги.

Я сама беспомощно барахтаюсь на дне пропасти. Своего личного ада.

* * *

Это началось около года назад. Хотя мне иногда кажется, что не один жалкий год, а целая жизнь, целая эпоха прошла.

Тогда я не носила костюмов, не отбеливала зубы, чтобы улыбка смотрелась более убедительно, не любила общаться с посторонними, а тем более что-то им впаривать, презирала мещанскую слабость перед деньгами и желание пахать с девяти до семи ради того, чтобы носить вещи с престижными этикетками. Я была неохиппи – не в том смысле, что ходила босая, растрепанная, в цветастой рубахе и пила больше, чем Дженис Джоплин, нет, меня скорее можно было сравнить с Вивьен Ли, мне всегда нравилось копировать утонченный стиль голливудских див старого образца. Просто к миру в его материальном воплощении я относилась как к некой формальности, не придавала значения деньгам, обходилась малым, я была одним из тех живущих сегодняшним днем расслабленных гедонистов, которых практически невозможно встретить в современном мегаполисе.

Была ли я довольна своей жизнью? Хотела ли что-то изменить? Лелеяла ли амбициозные планы, смаковала ли смутные сны?

Глупости.

Мне было тридцать четыре года, и я крепко стояла на ногах, во всяком случае, для одинокой безработной женщины с невнятным лингвистическим образованием.

Зато у меня была квартира, почти в центре, на Бауманской. И – что, пожалуй, самое важное – меня невозможно было поймать на удочку потребительских соблазнов. Молодая привлекательная женщина, одна, в Москве, существует почти на грани прожиточного минимума и при этом чувствует себя счастливой – звучит смешно? Логотипы, тренды, бренды – вся эта чепуха плыла мимо, иногда цепляя взгляд глянцевой страничкой американского Vogue, который я порой покупала ради красивых фотографий. Платья я шила сама – еще подростком освоила выкройки из «Бурды», потом начала чувствовать фасон. Вдохновлялась все тем же Vogue и «Обзором» – журналом для профессиональных модельеров, который иногда присылала мне калифорнийская интернет-подруга. Все мои туфли были Голди Хоун мира обуви – в смысле так же выносливы к старости. Немногочисленные драгоценности достались от бабушки. Зимой я носила норковый жакет, перешитый из старой маминой шубы. Питалась просто и без изысков – крупы, овощи, дешевое красное вино. Качественный (а главное, бесплатный) досуг мне обеспечивали знакомые журналисты.

В общем, я умудрялась производить впечатление искушенной (и даже изысканной) молодой особы, при этом не тратя вообще ничего.

Я принадлежу к редкой в наше время породе женщин, которую моя подруга Маргарита называет «девочковая девочка». Никогда не носила брюк, колготкам предпочитала чулки с подвязками, пользовалась сладкими духами, вдевала в уши старинные брильянтовые капли.

Мужчинам я нравилась.

Только вот всегда выбирала тех, кто в итоге делал меня несчастной, чтобы прочувствовать весь спектр эмоций – от оргазмически подрагивающих крыльев за спиной до сосущей черной дыры в районе солнечного сплетения. Я любила мужчин, которые умели заставить меня плакать – от счастья ли, от глухой ли боли (впрочем, это были одни и те же мужчины).