Москва подземная. История. Легенды. Предания - [17]

Известно, что этот дар морей и рек может стареть, высыхать и угасать. И, как говорилось в давние времена, – боится подземелий. Он существует примерно полтора-два века, а затем превращается в сероватый порошок.

Лет через пятьдесят после добычи жемчуг уже нуждается в лечении. В разных странах существует множество способов омоложения этого минерала. Его держат в соленой воде, в рыбьем пузыре, в специальных растворах, в желудках животных. На Руси существовали даже особые знахари, умевшие лечить и омолаживать «зеньчуга». В Москве этим искусством владели ведьмы, проживавшие на Пресне.

Бытовало поверье, что судьбы жемчуга и его владельца тесно взаимосвязаны. Когда хозяин болеет, то и минерал этот сразу делается тусклым. А когда владелец умирал, то и жемчуг его превращался в прах.

Восторги, зависть и интриги

В марте 1610 года войско Михаила Скопина-Шуйского разбило вражеские отряды на подступах к Москве и победоносно вступили в столицу.

Жители Первопрестольной восторженно встречали прославленного полководца. Вот только в царском дворце завистливые недоброжелатели князя Михаила Васильевича стали плести интриги.

В летописи того времени о Скопине-Шуйском сообщалось: «Московские же люди, видя ево приход к Москве и воздаша ему велию честь: встретоша ево честно и биша ему челом, что он очистил Московское государство и прииде ко царю Василию.

Царь же Василей ево пожаловал, а мнение на нево нача держати по призде Резанском и видел то, что московские люди ему воздали честь великую и били ему челом со слезами.

…Дядья ж князь Михайловы князь Дмитрей Иванович Шуйской со княгинею, великую держаху на князь Михаила рень; чаяху, что он подыскивает под царем Василием царства; а про то убо и всей земли ведомо всем людям, что у него тово и в уме не было».

Почему во дни триумфа молодого полководца резко изменилось к нему отношение царя Василия Шуйского? Ведь государь любил своего племянника, щедро награждая его за воинские подвиги и дипломатические успехи.

Наверное, секрет этот заключался в том, что Скопин-Шуйский, пополнив свое войско, собирался к решающей битве с интервентами. Он надеялся полностью очистить Русь от завоевателей. Главные силы противника в это время осаждали Смоленск. Но, кроме этого, на страну совершались набеги крымского хана. Неспокойно было и на Кавказе, и в Заволжье.

Тревожная обстановка на Руси отразилась в песне той поры о Михаиле Скопине-Шуйском:

А и деялось, учинилося:

Кругом сильна царства Московскаго.

Литва облегла со все четыре стороны,

А и с нею сила – сорочина долгополая,

И те черкесы пятигорские,

Еще ли калмыки с татарами,

Со татарами, со башкирцами…

Польские, литовские феодалы, опасаясь талантливого русского полководца, решили нанести ему упреждающий удар, но не на поле брани, а в самой Москве, в царских хоромах.

Провокационное предложение и хитрость царя

Существует предположение, что для этой цели был подкуплен рязанский дворянин Прокопий Ляпунов. В 1605 году он перешел на сторону Лжедмитрия I. А во время крестьянской войны был одним из руководителей армии Ивана Болотникова. Но спустя несколько месяцев Ляпунов переметнулся на сторону царя Василия.

В дни триумфа и подготовки к походу Скопина-Шуйского этот переменчивый дворянин предложил ему «ссадить» венценосного дядю и самому стать государем. Князь Михаил отверг провокационное предложение. Но слух о такой возможности пошел по Московии.

По своему ли желанию Прокопий Ляпунов стал нашептывать Скопину-Шуйскому о замене царя или по наущению польских феодалов – точно неизвестно. Однако, есть документальные подтверждения, что весть о мнимом заговоре достигла Василия Шуйского и весьма напугала его. Хоть и обещал он при воцарении несколько месяцев назад не обращать внимания на доносы, но с князем Михаилом решил разобраться. Вдруг и в самом деле задумал талантливый племянник устроить переворот и венчаться на царство?..

В своих трудах известный историк Василий Никитич Татищев писал о том, как государь вызвал Михаила Скопина-Шуйского и, «…призвав его к себе, нечаянно стал ему говорить, якобы он на царство подъискивается и хочет его, дядю своего, ссадя, сам возприять и якобы он уже в том просящему его народу обещание дал.

Скопин же противо того со всею покорностию невинность свою в том утверждал и показывал, что ему о том, кроме Ляпунова, никто не представлял, и он никому никаких видов к тому не дал. А что Ляпунова письма изодрал, оное учинил, уничтожая то яко бездельное дело, и ему на то, яко недостойному, никаково ответа не дал. И потому от сожаления, а наипаче от воздержания младости ему, дяде своему царю Василию, истину доносил, в чем на него весь народ жалуется, и просил его, чтобы он, опасаяся бога и храня свою честь, от всех тех тиранств и хитрых вымышляемых людем утеснений отстал и более б жизнию, нежели гублением, народ к себе привлекал. И розсуждал, что ему лучше добровольно корону другому отдать, нежели ожидать насильного отъятия…

Царь Василий же притворялся, весьма умильно ему на то отвечал: „Я на то согласен, ежели то с пользою отечества моего быть имеет. Но прежде хочу, чтоб польские войска вышли и воры усмирены были, дабы выбор был вольной, а не принужденной“. И хотя Скопин паки ему говорил, что он желает его на царстве утвердить и за то живот свой положить, токмо просит о переменении поступков, но царь Василий жестоко на него тайною злобою возгорелся…»