Москва - [67]

- Он не тем недоволен. Ему ведь с вами не век вековать. Вот отойдете вы от него - и что? Ни вас, ни покупателей. И останется он на мели. Но Бог с ним, с Ерошкой, разве в нем дело. Разведку крепить надо. Стало быть затевай свое подворье. Солидное, боярское - не мелочись.

- Боярское?! Мне?!

- А что?

- Да как-то... оторопь берет. Из грязи в князи...

- Ну не в князи еще...- Дмитрий не выпускает из виду Дарью, видит, как радостно, благоговейно замерла она, стиснув на груди руки.

- Мне ни к чему. Я и так...

- Тебе, может, и ни к чему, да мне - к чему. Вся разведка на тебе, а у тебя ни кола, ни двора. Ни новых людей принять, ни гонца приютить, ни отряд в дорогу собрать. Сколько сторож у тебя по порубежью сейчас?

Григорий предостерегающе трогает пальцем губы, поворачивается к жене:

- Даш, распорядись там.

У Дарьи горят щеки, сияют глаза, она зачарованно смотрит на князя, только на князя, быстро кивает и исчезает из горницы. Григорий сокрушенно качает головой:- Совсем ты ей голову заморочил, князь. Она и так-то... А тут еще боярское подворье...

- Ничего, пусть привыкает. Из нее видная боярыня получится. Так сколько сторож у тебя?

- Двадцать три.

- И как они? Одинаковые? Равноценные, как вначале были, или перекосились?

- Перекосились, конечно. Народ-то - сам понимаешь... От атамана зависит. Если крепкий мужик, я ему добавляю и добавляю. Тех, кто пожиже, поспокойней, посговорчивей. Есть шибко независимые, больше, чем сам привел, брать не хочет - лишний рот. Этих как есть отправляю. Обрисовались и откровенно слабые - с этими не знаю, что теперь делать. А два отряда снарядились, вооружились добротно, поехали и пропали. То ли за Пьяной разбойничают, то ли на Муромскую дорогу возвратились.

- И что ж теперь, с концами?

- Ну - нет! Найдем. И сочтемся. Только скоро, нет ли, сказать не могу.

- Значит, есть у тебя люди по лесам? Остались?

- А как же без этого! Слепым и глухим станешь.

- Во-от! Тогда тем более свое хозяйство ладить надо. И не мешкая!

- Ну, раз надо... Тогда говори - как, в каком объеме.

- Только не скромничай. Посмотри, какие у воевод подворья, у соцких городских, у тысяцкого...

- У тысяцкого?! Помилуй, князь!

- Да не обмирай ты! Я же не заставляю тебя такое же подворье строить. Но ведь и соцкие хоромы тебя не устроят. У тебя, почитай, целый полк под рукой собирается. Да еще какой! Для города, для княжества важнейший! Значит: конюшня у тебя должна быть лучшая; с гонцами служба отлажена, для них места (оборудованного!) вдоволь; поварня большая, чтоб на всех всегда хватало; кузница мощная - и коней обиходить, и оружие в порядке содержать... - да, пожалуй, и новое оружие... Оружейная мастерская нужна! Ну и так далее, чтоб свое все, чтоб ни от кого не зависел. Денег, думаю, хватит? Не хватит, я добавлю.

- Денег-то, может, и хватит. Людей у меня нет. Конюхов, кузнецов, поваров - где я их возьму?

- Это моя забота. С князем утрясу. Так что давай, определяем размеры и вперед!

* * *

К середине лета новое подворье было отстроено, Гришка отпраздновал новоселье, и весь поток подозрительных личностей, который становился то больше, то меньше, но не иссякал, перекочевал от Ерошки Серпуховского туда, и бедный купец, уже не чаявший избавиться от кошмарного соседства, горячо возблагодарил небо искренними молитвами, поставил самые большие, какие нашлись, свечи и Богородице, и Николаю Угоднику, а Бобру-воеводе кинулся целовать руки и предлагать всяческие подарки из товаров, полученных недавно через Новгород Великий из немецких земель.

Бобер руки целовать не дал, а подарками неожиданно заинтересовался. И выбрал к великому изумлению Ерошки не кончар, не пояс с золотым шитьем, ничего такого, нужного мужчине, воину, князю, а примерил на мизинец маленький перстенек с камушком. Камушек этот влетел Ерошке в большую копеечку, потому как назывался бриллиантом, но чего уж тут поделаешь, коли сам напросился.

Перстенек, по мнению купца, предназначался, конечно, княгине в Москву. Только разве угадаешь княжьи мысли?

Ерошка как огня боялся косого атамана, и потому, когда расстались и разъехались, никогда не помышлял о встрече с ним, хотя помощь от того в его купецких делах могла быть огромна, и тот ее несколько раз сам предлагал. Но нет! Лучше уж Ерошка сам... И не пересекся больше ни разу с окружением Гришки Косого серпуховский купец, а потому и не увидел никогда своего перстенька на пальце у атамановой жены.

Что бы подумал купец, если бы увидел, вполне понятно. Точно так же, как и Корноух, узнай он о Балашихе. Но вот над чем задумался сам князь Волынский, подарив колечко Дарье, не мог бы догадаться не только Корноух, но даже те, кто знали его гораздо ближе, даже монах. Потому что мысли эти были внове и самому князю.

"Сколько же прекрасных женщин на свете! Разных! Ведь вот эта Дарья. Как же она оказалась хороша! А ведь не похожа нисколько ни на Любу, ни на Юли. И каждая, наверное, так - чем-то своим может зацепить. Даже Верку вспомнить, хоть давнее дело... Как она ноги задирала, как зад свой там, в смородине, выпячивала! Да, каждая по-своему хороша. Но почему ты, дурень, задумался над этим только сейчас, в тридцать с лишним лет? Как будто и не видел их раньше. Отчего так? Сколько их уже можно было бы перепробовать. Всяких-разных... Главное, тебе и делать-то ничего не надо, ни подкарауливать, ни охмурять, ни гоняться. Только глянул как следует - и она глаза на лоб, коленки врозь, даже для виду не посопротивляется. Почему ж ты до сих пор ушами хлопал? Не греха же боялся. Сколько жизней уже на твоем счету, а их разве сравнишь с прелюбодеянием. Да и что за грех, коли ей тоже до визга хочется, а муж не знает ничего. Кому плохо? Другое скажи неинтересно. Когда любая - коленки врозь и все заранее известно. Хотя иногда такая попадется... И почему-то сейчас все чаще. И так иной раз захочется - невтерпеж! Ну вот когда уж невтерпеж, тогда и дерни кого хошь, а так... Хоть они и не сопротивляются, а все равно сколько времени тратишь, чтоб все устроить, да чтоб не узнал никто - досада берет. Там татары уже на носу, а ты с такими глупостями..."