Москва - [29]

- Дак ежели бы удалось татарам хоть разок врезать...

- И что?

- Как что?!

- Олгерд им врезал. Олег, сосед твой, тоже врезал. А что изменилось?

- Да это разве врезал? Надо так врезать, чтобы костей не собрали!

- А ты представляешь, сколько там костей! Целая степь, без конца и края. Все на конях и с луками. Рой пчелиный! Ну врежешь ты им раз. Тебе никогда не приходилось рой пчелиный растревожить?...

Дмитрий насупился, молчал.

- ...Алексий это лучше всех понимает. Потому и боится. И считает рано!

- Вчера рано, нынче рано... Завтра - опять рано?! Когда ж не рано-то? А поздно вдруг не окажется?! Когда последнюю рубаху с себя снимем и в Орду отвезем!

- Ты это Алексию скажи.

- Ему скажешь...

- Тогда помалкивай. И делай по его.

- Нет! Делать будем по-своему. И в Нижний тебя я не отпущу. Рой пчелиный, говоришь? Но ведь хороший бортник его - хоп! и в дупло! И ничего страшного. И ведь надо же кому-то начинать!

- Надо, тезка, надо! И я тут с тобой и за тебя, и ведь обсудили мы это, чего воду в ступе толочь! Только как начать? Чтобы и рой до времени не растревожить, и дело чтоб пошло, и друзей не распугать, и митрополита убедить... А то повяжут нас с тобой по рукам и ногам, делами какими-нибудь, обязательствами...

- Как же быть?

- А может, поехать мне в этот Нижний? От греха...

- Еще чего! А тут кто будет? С кем я войско, как ты говоришь, "строить" буду?

- Войско - дело долгое. А нам с тобой промахнуться нельзя. Тебе теперь с крепостью забот года на три, а мне... Ведь коли мы на татар замахиваемся, нам все княжества пристегивать придется, всю Русь. Значит, везде войска надо "строить", стало быть и в Нижнем... Меня одно только смущает: устрою я им войско, а они его на нас же и повернут. А? Не может так случиться?

- Черт его знает... Не должно бы вроде. Тесть все-таки... Но с митрополитом надо помозговать...

- Во! И он будет доволен, и дядя Вася успокоится, и мы, никого не дразня, свое дело начнем полегоньку продвигать. Я думаю, ты прав, Константин на зятя не попрет... И силенок у него не очень, да и осаживали вы его уже не раз, а к татарам они ближе, при удобном случае можно и попробовать как-нибудь по мелочи.

- Хорошо бы!..

- А тут поуляжется, поуспокоится... с крепостью, с постройкой завяжется, дела, заботы... Ты меня под каким-нибудь предлогом и дерни назад. Вдруг от немцев или от моих, от литвин отмахнуться понадобится, или еще какая нужда... На своих только не зови, не пойду.

- Помню. Ну что ж... Тогда - езжай? Но здесь-то я, наверное, и без тебя что-то смогу делать, не сидеть же сложа руки! Ты накажи, что надо и как.

- Сейчас главное - запустить в дело моих оружейников. Только в Москве их устраивать нельзя. Дело кропотливое, долгое, а тут одна искра - и все псу под хвост, и опять целый год налаживай, а наладишь, так опять... Тут, я слышал, где-то железо у тебя...

- Есть малость. В Серпухове.

- Нам много и не надо. А это твой удел?

- Вовкин.

- Чей?!

- Братишки двоюродного. Ты его не видал еще? Он тут, за Архангельским собором, в отцовом тереме живет. Парнишка ничего, свой. Объясним ему, и посадит он твоих оружейников, куда они захотят.

- Тогда, может, не только оружейников?

- ???

- Это ведь на Оке?

- А!!! Да-да-да-да! Но у тебя теперь и у самого там Кашира.

- Народу у меня пока - чуть. Иx бы вместе...

- Какой разговор! Сообразим.

- Добро! А брату твоему который год?

- Тринадцатый.

- Тринадцатый... В этом возрасте князей начинают учить полками командовать. У него-то учитель каков?

- Шуба Акинф Федорыч. Добрый воевода, храбрец.

- Добрый воевода - не всегда добрый наставник. Ты сам посмотри, да получше вникни. Может, придется учителя-то и заменить... - Бобер цыкнул зубом и подмигнул.

- А-а! Да-да-да-да! - Дмитрий понял, засмеялся. - Это мы проверим! В свое время.

* * *

Год 6874-й (1366-й), несмотря на вспыхивающий то тут, то там мор, на жару и сухмень, грозивших к зиме и весне голодом, выходил для Москвы непривычно спокойным, свободным от свар с соседями, и москвичи ловко и оперативно распорядились "свободным временем". Затеялось дело громадное, невиданное.

К весне деревянный город восстановился, можно считать, полностью. Обгорелые останки прежних домов с последним снегом сгребли в Неглинку и Москву-реку, и на весеннем солнышке зажелтел свежими бревнами новый город.

Лишь стены кремля особенно ужасно глядевшиеся на фоне новых строений, оставались нетронутыми. Вокруг них ходили люди с мерными саженями, веревками, громко перекликаясь, перешучиваясь и переругиваясь, смешно выцокивая слова. Получалась бойкая тарабарщина, веселившая шнырявших вокруг мальчишек, работавших рядом горожан, просто прохожих. Если кто-нибудь из особенно любопытных принимался выспрашивать, кто они и откуда, выцокивали дружелюбно, складно и весело:

- Мы плецкапцкие, музыцки лихие, семеро одного не боимца!

Или погрубее, хотя и не обидно:

- Мы плецкопцкие. До пляцок не горазды. Нам бы лишь бы поебсцысть!

То были каменных дел мастера из Плескова (Пскова). С их урядником ходил безотлучно невысокий одноглазый хромец, одетый во все черное, очень аккуратно и не по-русски. Судили и рядили, как должны идти линии стен, где встанут башни, а на местах их предполагаемого расположения уже копались глубокие колодцы - шурфы. Проверяли почву под фундамент, нет ли плывунов, как-никак - две реки рядом.