Москва коммунальная предолимпийская - [40]

К работе, какой бы она ни была, я относился ревностно, чего совершенно не мог сказать о своих подчинённых – прорабах и мастерах. Эти должности были укомплектованы ещё до моего прихода на работу. И, несмотря на их низкий уровень квалификации, я не мог их поменять – и приходилось работать с теми, какие есть. В оформлении текущей документации они разбирались очень неважно. Так что всю эту работу приходилось выполнять мне, и в основном на дому, во внеурочное, а то и в ночное время. В основное рабочее время некогда было подумать об обеде, так как я постоянно попадал под пресс всевозможных проблем, забот – как мелких, так и крупных.

Был олимпийский год, и тяжкий пресс подготовки, как всегда, ложился на строителей. АЗЛК, тоже не остался в стороне. Ещё бы! У него тоже были объекты, получившие статус олимпийских.

Генеральный директор АЗЛК хвастался: я вон какой КамАЗ отгрохал, а уж тут как-нибудь не подведу, чтобы здесь, у стен Кремля, да не выполнить всё как надо! Всё это он громыхал на многочисленных совещаниях, сурово насупив брови.

Наступила пора лихорадочной штурмовщины. Начальство ходило сумрачное, злое, нервное и то и дело срывалось на истерический крик. Я же себе такое поведение позволить не мог. Во-первых, из-за врождённой деликатности, а во-вторых, у меня было более половины работников девушки и женщины. Поэтому все большие и маленькие неприятности мне приходилось переваривать у себя внутри, не давая им выхода наружу в виде каких бы то ни было эмоций.

Так вот, я всё это копил, собирал, выполнял работу – и свою, и чужую, лишь бы дело шло, не стояло. Но, как говорится, всё рано или поздно кончается. Прошли и окончились Олимпийские игры, улетел в небеса надутый резиновый Миша. Олимпийские игры в Москве были очень усечёнными, так как не было спортсменов из капиталистических стран. Тем не менее устроители Олимпиады были награждены, поощрены орденами, медалями, очень высокими званиями. Я, правда, тоже получил по заслугам, правда не медали, не награды и не звания, но об этом чуть позже.

Глава 37. Подсобные работы

Как только новопостроенный дом вступал в свою последнюю стадию, то есть приступал к отделочным работам, то, как бы предвкушая скорое заселение дома, начиналась какая-то лихорадочная спешка, горячка, которую определили термином «штурмовщина». Обычно такое явление совпадало с великими праздниками и уж совершенно обычным было к концу года. Именно в такое время самое высокое начальство АЗЛК прессовало строителей на летучках, планёрках, всевозможных заседаниях, а то и собирало всю великую строительную артель на великое общее собрание, где все строители, от рабочих до начальников, должны были клясться головой, что они сдадут все дома вовремя.

Вот на одном таком собрании, где в президиуме во главе с генеральным директором АЗЛК находились и другие высокие функционеры завода, выходили на трибуну начальники участков, начальник управления и клятвенно заверяли высокое начальство, что новый дом будет сдан под заселение вовремя. Всё шло как по накатанной дорожке, пока на трибуну не вызвали меня. Начальник управления потом очень громко и долго сетовал, что напрасно он это сделал. Говорил я с трибуны, как мне казалось, очень спокойно, деловито, и я даже не понял, почему моя речь взорвала зал. Говорил я, в частности, о том, что методы работы в строительном управлении находятся в состоянии дремучего средневековья и претендуют на название пирамидостроя. И всё это в подчинении такого передового предприятия как АЗЛК – лидера мировой автомобильной промышленности! Видимо, эта моя последняя фраза и добила начальство АЗЛК как ироническая, а то даже издевательская. На «Москвичонка» здесь и так смотрели как на «Запорожец», а уж в Европе! Извиняло ну разве только то, что «Москвич» был малолитражкой, однако это входило в моду не только в Европе, но и во всём мире. В итоге получилось, что конец собрания был под атакой разъярённых рабочих, особенно женщин, которые столпились у подножья высокой трибуны и оттуда крикливо контактировали с генеральным директором и его штабом.

Это собрание происходило после дневной рабочей смены, а уже на другой день всё начальство строительного управления было приглашено на утреннее совещание на завод АЗЛК, в апартаменты самого генерального директора, в высотное здание. Нас провели и рассадили в огромном кабинете, где в отдалении стоял стол для генерального директора и его прислужников-«шестёрок», которые, рассаживая нас, зловеще шушукались: сейчас начнётся избиение младенцев. Под пресловутыми младенцами я понимал прежде всего себя. Да и мои коллеги понимали это. Ну, только вряд ли они сочувствовали мне, скорее злорадничали. Зачем подставился, и так всё понятно. Клятвенно пообещал бы, что всё будет исполнено в срок, а там объективные обстоятельства, то, другое…

В это время за стол усаживался сверхгрозный генеральный директор, строитель не каких-то там египетских пирамид, а самого КамАЗа. Но начал своё выступление генеральный директор не с меня, а так, вообще. Поспрашивал у каждого начальника, какое у него образование, что ему необходимо сейчас для окончательного завершения работ для сдачи объекта. Сам начальник снабжения завода записывал эти просьбы, и этому процессу придавалась весомость, солидность, чуть ли не торжественность. При завершении отделки дома была ещё одна такая немаловажная повинность: будущим новосёлам выдавались справки-наряды, по которым они должны были отработать определённое количество часов и дней в своё свободное от основной работы на АЗЛК время. То, что это абсурд, профанация, я понял сразу, так как эти будущие новосёлы, присланные для разных работ, ставили бутылку водки или совали деньги прорабу или мастеру. Те же, подписав за эту мзду справку, спокойно при случае отговаривались: «А зачем они мне нужны, эти разные рабочие? Для них подсобных работ у меня нет – свои рабочие справляются, а эти только здесь без дела слоняются». Вот как раз об этом и зашла речь у генерального директора: сколько может выделить на подсобные работы АЗЛК строителям для скорейшего завершения работ по сдаче дома. Все начальники и прорабы благодарили, низко кланялись за такую помощь, лицемерно понимая, чтО за этим следует. Наконец все серьёзно напряглись, когда грозные очи генерального директора направились на меня. Ко мне он стал обращаться на «вы», так что остальным стало жутковато.