Москва Икс - [58]

Еще Ильин сказал, что он не белоручка и никогда не бегал от тяжелой грязной работы. А сегодня ее, этой работы, будет много, к сожалению. Кторов только заглянул за занавес, посмотрел одним глазом и увидел, что иногда случается с упрямыми людьми, которые стоят на пути социалистической законности, но теперь, когда время поджимает, Кторов зайдет за этот занавес.

Он откроет для себя такие темные лабиринты, о которых раньше даже не слышал, не видел их в самых страшных снах. И все бы хорошо, все к лучшему, познавательные экскурсии расширяют кругозор, но, когда принимаешь решение, надо твердо понимать одну штуку: дороги назад, к людям, с свету — уже не будет. И Кторова, который сейчас сидит на этом табурете, этого красивого, полного сил и желаний мужчины, тоже не будет. Он превратится в комок боли, злобы и отчаяния.

Впрочем, даже русский язык беден, чтобы передать словами то, что ими передать нельзя. Если уйти от сравнений и метафор, дознание на определенном этапе выходит из-под контроля. Здесь не поможет доктор с его уколами, даже господь бог. Что-то случается с психикой, мутится разум, попросту, человек сходит с ума, тогда он хочет одного — смерти. Это такое реактивное состояние психики, которое… Ильин за жизнь навидался разных видов, но даже ему бывает страшно смотреть на все это дерьмо.

Он помолчал, внимательно глядя на Кторова, и сказал одно слово:

— Ну?

Кторов начал говорить. Он не хотел этого, но ничего не смог с собой поделать. Слова хлынули изо рта, как эта самая горячая блевотина…

Его любовница некая Алевтина Крылова искала контакты в Генштабе ВМФ, чтобы расспросить знающего человека об операции «Гарпун». Не без труда, но Кторов, самый близкий ей мужчина, нашел такого человека, Архипова Вадима Ивановича, капитан-лейтенанта шифровальщика из Генштаба. Ему были нужны деньги, возможность заработать на протухшей, как он сам думал, старой информации, — этому предложению он обрадовался, как дитя погремушке. Для чего или для кого Алевтина хотела узнать подробности той военной операции, — Кторов не знает. Она только сказала про близкого друга, бывшего сослуживца еще по Северному флоту, который придет на встречу с человеком из Генштаба, когда тот приедет в Ленинград. Поговорит с ним и рассчитается. Вот и вся история.

Ильин предложил Кторову вспомнить имя друга Алевтины, наверняка она называла этого человека по имени, иначе быть не могло. Нет, разумеется, Кторов не знал имени, он деликатный человек, никогда не лез к любимой женщине в душу, не ревновал к ее прошлому, к тем мужчинам, что были когда-то давно, до него. Последовала долгая пауза. Ильин вздохнул, встал, вышел из-за стола, присел на корточки перед Кторовым, положил мягкую ладонь ему на его голое колено, заглянул в глаза и сказал:

— Прямо сейчас, сию минуту, мне нужно знать, как зовут старого друга Алевтины. Если имени ты не назовешь, — пинай на себя. Из этого вонючего сортира тебя вынесут наверх в конверте, в разобранном виде, бросят на свалке, на съедение одичавшим собакам.

Ильин своими крупными голубыми глазами долго смотрел в помутневшие красные глаза Кторова, а потом спросил:

— Ты мне веришь?

Кторов молча кивнул. Фамилия человека Кузнецов, Юрий. Но некоторое время назад он поменял фамилию, теперь по паспорту он Юрий Кольцов. Так вот у него была связь с Алевтиной, а потом она помогла любовнику сбежать из военного госпиталя. Кторов больше не мог говорить, его колотила дрожь, нижняя челюсть тряслась, он поднес к лицу ладони и заплакал, в эту минуту ему мучительно хотелось одного — умереть.

Снова появился старик, сделал укол, Кторов немного успокоился, его угостили сигаретой, задали полтора десятка уточняющих вопросов, и на этом пока закончили, — поджимало время.

* * *

Все дальнейшие события и телефонные разговоры происходили под контролем КГБ. Кторову выдали чистую одежду, серый костюм, поношенный, но приличный, полосатую рубашку и пару ботинок. Но сначала разрешили снова пройти в душевую, умыться и привести себя в порядок. Затем перевезли из подвала на какую-то тихую квартиру, с высокими потолками, хорошо обставленную. Там были тюлевые занавески, плюшевые кресла, пара картин в массивных золоченых рамах и фикус в кадке, окна выходили во двор, царила почти мертвая тишина, только изредка прерываемая негромким трамвайным звоном с улицы, и пахло так, как пахнет в музеях.

Кторова усадили за большой письменный стол, поставили перед ним телефонный аппарат и теплый чай в большой чашке, растолковали, что теперь он может ни о чем не беспокоиться, все звонки с его домашнего телефона переведены сюда. В этой квартире придется побыть до завтрашнего вечера, а пока за стариком отцом присмотрит сиделка. Через полтора часа Кторов должен будет позвонить Алевтине, сказать, что родственник уже в городе, только что они разговаривали по телефону, с вокзала минут через сорок он доберется до своей тетки. Тогда, как и было заранее договорено, Кторову сможет позвонить тот самый старый приятель Алевтины по Северному флоту и договориться о месте и времени завтрашней встречи.

Кторову, когда будет говорить с Алевтиной, хорошо бы вставить в разговор, что он вчера немного простудился, поэтому голос такой сиплый, глухой, но он обещает лечиться, завтра на службу не пойдет, ну ее, здоровье дороже, Алевтина пусть помнит, что без нее он сходит с ума, и каждый прожитый — это мука смертная. Кторов сможет в разговоре для достоверности использовать лирические отступления, вводные реплики, они уже напечатанные на бумажках, и скоро будут разложены на столешнице, — выбирай, что нравится, — и дуй до горы.