Москва и Запад в 16-17 веках - [32]

Перемена на московском престоле, происшедшая в 1645 г., ускорила кризис. С воцарением Алексея Михайловича пришли к власти новые люди, а в населении зароились новые надежды. Но и новые люди не принесли с собой улучшений. Тогда в государстве произошел ряд беспорядков. В 1648 году волна мятежей прокатилась от Сольвычегодска и Устюга Великого до Курска и Чугуева. А в самой Москве в июне 1648 года произошел бунт, последствия которого позволяют придать ему значение революции. Начала бунт в Москве чернь, помогли ей стрельцы, поддержали движение дворяне, и в результате правительство капитулировало. По желанию населения, оно предприняло общий пересмотр действовавшего законодательства с явной тенденцией к его демократизации — «чтобы Московского государства всяких чинов людем от большего и до меньшего чину суд и росправа была во всяких делех всем ровна». Эту тенденцию горячо осуждал патриарх Никон, негодуя на то, что по новому закону, выработанному в Уложении 1648–1649 гг., ему, патриарху, суд один (равный) со стрельцом (низшим служилым человеком) и с мужиком (низшим тяглым человеком). Эту же тенденцию отмечали и шведы, бывшие осенью 1648 года в Москве. Они доносили из Москвы в Швецию, что «здесь работают прилежно над тем, чтобы простолюдины и прочие удовлетворены были хорошими законами и свободою». Однако, говоря о демократизации, надобно помнить, что для Москвы того времени этот термин имеет свой условный смысл. От движения 1648 года выиграли не общественные низы в нашем смысле слова, не крестьянство на владельческих землях и не холопы во владельческих дворах, словом, не та крепостная масса, на труде которой был тогда основан частно-хозяйственный строй. Ее не только оставили в прежних условиях закабаления, но подвергли еще более строгому надзору и более точной регистрации. Выиграли от народных волнений те средние слои общества, которые находились между общественной вершиной, боярством и высшим духовенством, с одной стороны, крепостной массой, с другой. Эти средние слои состояли из поместного Дворянства, торговых людей и горожан («посадских людей»), союзом которых в 1612 году была побеждена смута, а в 1648 году было запугано правительство. Политическая победа этих общественных групп отразилась в Уложении 1648–1649 гг. целым рядом законоположений, создавших новое устройство городов, укрепивших право помещиков на труд крестьян, упразднивших судебные льготы духовенства и тем положивших начало равноправию середины московского общества с его аристократическим верхом.

Это был знаменательный момент во внутренней истории Москвы. В смутные дни московского бунта 1648 г. и в следующие за бунтом недели значительно обострилось политическое сознание дворянской массы. Дворяне, собравшиеся тогда по разным поводам в значительном количестве в Москве, вышли из обычного повиновения власти и заговорили с правительством не в прежнем тоне челобитий, а иным языком, предъявив ему свои пожелания в форме ультимативной. Случилось это впервые 10 июня 1648 года, и с тех пор в среде дворянства не раз слышатся оппозиционные речи и звучат ультимативные ноты. Дворянство сознало свое классовое единство и ощутило свой удельный вес. В равной мере то же наблюдалось в торгово-промышленных группах населения, эти группы усиленно добиваются своих целей, стойко защищают свои интересы. Борьба за городской рынок и промысел с чуждыми городу общественными элементами, стремление прикрепить к городу все его податное население, чтобы никто не уклонялся от податей, желание выжить иностранцев с внутренних московских рынков — все это вызывает чрезвычайную энергию и настойчивость торговых и посадских людей, и в конце концов они торжествуют победу, являя пред зрителем все черты сознательной классовой работы. С этих пор можно говорить об общественной жизни в Московском государстве. Со времени революционных потрясений 1648 года правительство перестает всецело руководить жизнью подчиненного ему общества и представлять собой его интересы. Оно даже остерегается своих подданных и в первых припадках революционных страхов ищет возможности создать себе охрану из чужестранцев. Царь Алексей в исходе 1648 г. думал образовать под верховным начальством своего тестя И.Д.Милославского, который «очень полагается на голландцев», и под командой голландского полковника Букгофена сильный отряд «лейб-гвардии» для личной охраны царя и его семьи. Слухи об этом шли в Москве всю зиму 1648–1649 гг. В конце концов отряд Букгофена образовался не из иноземцев, а из «дворянских рейтаров» и вскоре же проявил себя недостатком дисциплины, не пожелав подчиниться иноземным офицерам[23]. Ненадежность такой дворянской охраны повела царя Алексея к образованию особо подобранных по личному составу надежных отрядов «надворных стрельцов» и «надворной пехоты», которые и охраняли московский дворец, пользуясь особыми милостями царя.

II

Близкое знакомство с ходом московской жизни в описываемое время позволяет представить себе всю силу и глубину душевных потрясений, пережитых московским обществом. По современному выражению, тогда «мир весь качался». Вспомним, что за революционными вспышками и острой сословной борьбой первых лет царя Алексея последовала церковная распря — свержение Никона и вызванный им раскол, а затем разразился Разинский бунт. Общественная жизнь получила столь бурный характер, что только слишком косные умы могли оставаться в спокойном равновесии. Жизнь ставила длинный ряд теоретических вопросов и практических задач в самых разнородных сферах правительственной и частной деятельности. Для ответов на эти вопросы, для решения этих задач приходилось обращаться к самым разнообразным авторитетам, искать самых разнообразных средств. Прошло то время, — еще очень недалекое, — когда казалось возможным правительственными мерами внушать веру в воскресение мертвых и бессмертие души, как это было с князем Хворостининым, или приговаривать к смерти за малейшую самостоятельность мнения, как это случилось с князем Шаховским. В новой обстановке сам царь Алексей считал необходимым поддерживать свободу религиозного чувства мирских людей, не желавших через меру поститься и молиться, и соглашался с ними, что церковная власть «никого силою не заставит богу веровать». Старая исключительность была забыта, старые авторитеты померкли. Правительство без колебаний обращалось за руководством на сторону: в церковных делах к греческому Востоку, за техническими средствами на Запад. Отдельные лица с большой свободой определяли свою «ориентацию» по влечению своего ума и вкусов. Наблюдатель изумлен пестротой культурных типов, как бы внезапно появляющихся в его кругозоре из недр еще недавно сонного московского общества. Ознакомясь с некоторыми из них, он видит, что общей их чертой надо признать именно ту свободу самоопределения, которой недоставало поколению их отцов. Отцы боялись высказываться даже в интимных письмах, даже в автобиографических записках. Князь Семен Шаховской, например, после того, как «дошел до смертые вины», написал свое жизнеописание с такой осторожностью, что из него невозможно узнать ничего, кроме его «служеб» и ссылок. Он рассказал о себе лишь то, чего нельзя было вообще скрыть. Следующее поколение не только свободнее говорит и пишет, но и действует свободнее. Ниже мы увидим, как открыто и резко Ордин-Нащокин излагал царю Алексею свои взгляды; увидим, как свободно проявляли свои вкусы и мысли другие деятели. Совершилось то, что можно назвать эмансипацией личности в московской жизни. Конечно, это была лишь первая ступень эмансипации, не безусловная свобода совести и мысли, а лишь то, что выше мы назвали свободой самоопределения. Чтобы понять это, дадим несколько конкретных образцов, посмотрим на некоторые характерные лица данного момента.