Москва и татарский мир - [42]

Само завоевание Казани в 1487 г. стало для московских идеологов позже правовым основанием для претензий на ханство как на свой «юрт». Причем прямая ссылка на покорение Казани «саблею» обычно применялась в переговорах с мусульманскими правителями, так как в мусульманском мире прямое военное объяснение не было бесчестным, но, напротив, являлось добродетельным и уважаемым⁴¹². Однако эти необоснованные претензии противоречили действительности московско-казанских отношений. Их выдвижение свидетельствует лишь о сознательном стремлении Москвы приуменьшить статус Казанского ханства в своих отношениях с соседями. Москва пыталась низвести статус Казани до уровня московского владения, однако на внешнеполитической сцене это не было признано. Имея перед своими глазами пример Касимовского ханства, распространив его опыт на свои «внутренние юрты» (такие как Кашира, Серпухов и др.), Москва стала использовать дипломатические уловки и искусную демагогию для того, чтобы подвести под этот статус «внутренних московских юртов» целые независимые татарские государства. Первой в этом списке появилась Казань — географически она была ближе всего к Московскому государству и к тому же не обладала впечатляющей военной мощью.

Вернемся к событиям, произошедшим после того, как Мухаммед-Амин бежал в Москву с женой и верными ему князьями в 1497 г. В мае этого года Иван III передал Мухаммед-Амину в управление города Серпухов, Хотунь и Каширу⁴¹³ «со всеми пошлинами»⁴¹⁴. С 1497 по зиму 1502 гг. эти три города находились в руках Мухаммед-Амина⁴¹⁵. Как и Звенигород, Серпухов принадлежал к владениям великокняжеского дома.

Так как касимовский ханский престол был занят, а вписывать бывшего казанского хана в московскую политическую структуру не было ни практической необходимости, ни желания, то в случае с ним применили систему «юртов» — тех городов Московского государства, которые стали время от времени выдаваться татарским знатным «гостям» в управление, пока они отсиживались в «русском улусе», ожидая более завидной доли в каком-либо татарском государстве. Москва же рассчитывала на них как на своих потенциальных агентов влияния в недалеком будущем, поэтому щедро привечала представителей прежнего коллективного сюзерена на своей земле.

Тем временем в апреле 1497 (1496?) г. родной брат Мухаммед-Амина Абд ал-Латиф был послан Москвой в Казань. С 1497 по 1502 гг. он являлся казанским ханом. В 1502 г. двое братьев вновь оказались в водовороте московско-крымских контактов. Как и ранее, причиной была политическая неурядица в Казани, но на этот раз вследствие этих событий политические отношения между Крымом и Москвой ухудшатся надолго. Это неудивительно. Особой надобности в поддержании партнерских отношений между Крымом и Москвой после 1502 г., года политического уничтожения Большой Орды, не было. Ее ликвидация привела к изменению конфигурации союзов в Степи: Крымское ханство объединилось с Польско-Литовским государством против Москвы. Начиная со времени гибели Большой Орды на первое место в международных отношениях на территории бывшей Золотой Орды вышло соперничество Крымского ханства с Московским государством за обладание всем золотоордынским наследством⁴¹⁶.

Прелюдией к тяжелым временам, ждущим отношения Москвы и Крыма впереди, послужило короткое сообщение из Москвы в Крым по поводу последних событий в Казани:

Прислала еси ко мне (Ивану III. — Б. Р.) своего сына Абды-Летифа царевича: и тебе (Нур-Султан. — Б. Р.) ведомо, как есми его жаловал, да и на отца его юрте его есми посадил. И он как на чем мне молвил и правду учинил, в том мне ни в чем не исправился. И яз ныне твоего ж сына Магмет-Аминя царя на том юрте посадил. То бы тебе ведомо было⁴¹⁷.

Подразумевалось, но не говорилось об этом прямо, что в результате «неисправления» Абд ал-Латифа он был смещен великим князем с ханского трона в Казани.

Сообщение о том, что молодой Джучид был лишен трона своим недавним московским покровителем, вызвало всеобщее недовольство властных кругов Крыма. Менгли-Гирей досадовал, что ранее юного хана предпочли Мухаммед-Амину; не для этого крымцы посылали его в Москву. Хан писал Ивану III:

Не знаю которым делом царем еси его учинил на отцове юрте. Мы того царем учинити не того деля его послали⁴¹⁸.

Он был послан для удовлетворения запросов как раз Мухаммед-Амина, утверждал Менгли-Гирей. Хан добавлял, что и ранее, и сейчас он сам готов присматривать за юношей в Крыму. Нур-Султан вторила ему, опасаясь за безопасность сына. Она повторяла ранее звучавшую просьбу отправиться на север посетить ее сыновей⁴¹⁹.

Московские послы, которые должны были возвратиться в Крым, на все вопросы, касающиеся Абд ал-Латифа, должны были отвечать немногословно — что великий князь «держит» его в Москве («держу у себя»)⁴²⁰. Фактически юный хан содержался под стражей («нятство») в Белоозере⁴²¹.

Это краткое сообщение нисколько не удовлетворило хана и его жену. В апреле 1503 г. Менгли-Гирей просил, чтобы юному Джучиду не оказывалось бесчестья, и настаивал на том, что адекватное отношение к нему является предпосылкой дальнейших нормальных отношений между Крымом и Москвой. Чтобы в этом вопросе не было двусмысленностей, Менгли-Гирей пояснил, что он имеет в виду: