Москва, г.р. 1952 - [22]

Другой процесс, характерный для сталинских времен, стал основой для рассказа известного в свое время писателя Ильи Зверева. Этот рассказ – «Защитник Седов» – был посвящен дедушке.

В небольшом провинциальном городе местные органы по приказанию сверху сфабриковали дело о вредительстве в сельском хозяйстве. Трое невинных людей приговорены к расстрелу, и их отчаявшиеся жены приезжают к известному столичному защитнику Седову за помощью; Седов едет в этот город и подает апелляцию.

По тем временам это был почти самоубийственный поступок: подавать апелляции по политическим делам считалось антисоветским (или контрреволюционным, как тогда говорили) поступком. Жена героя умоляет не совершать этот безумный шаг, начальник пытается воспрепятствовать поездке, сослуживцы, в свою очередь, всячески отговаривают. В материалах дела содержатся совершенно абсурдные показания, вроде того, что один из приговоренных натравливал племенного быка, чтобы он насмерть забодал передовую колхозницу. Составленная Седовым апелляция каким-то чудом приводит к пересмотру дела и освобождению осужденных, и сам адвокат Седов не подвергается репрессиям, хотя аресты невинных людей, естественно, продолжаются.

Рассказ «Защитник Седов» был также опубликован во времена хрущевской оттепели. Показательно, что писатель не просто заменил реальное имя героя на вымышленное, а выбрал подчеркнуто русское имя «Владимир Николаевич Седов», а вовсе не еврейское, как это было бы логично в данном случае. Количество евреев среди сотрудников «защитника Седова» по коллегии, упомянутых в рассказе, тоже строго дозировано – один из пяти сослуживцев, включая начальника. В действительности среди адвокатов было очень много евреев, если не большинство. Этот факт нашел отражение в фольклоре. Герой известной блатной песни, осужденный за убийство из ревности, повествует: «Зашел ко мне Шапиро, мой защитничек-старик, / Сказал: не миновать тебе расстрела…»

Однако ни в хрущевские, ни в позднейшие времена главный герой рассказа не мог быть евреем – такое вряд ли пропустила бы цензура. Писателю Илье Звереву, родившемуся Изольдом Юдовичем Замдбергом, это было хорошо известно.

Таким образом, имя Владимира Львовича Россельса появляется только в посвящении, а фамилия «Седов» возникла скорее всего потому, что у дедушки была красивая серебристая шевелюра.

В конце 1980-х годов, в разгар перестройки, по этому рассказу был снят короткометражный черно-белый фильм, также называвшийся «Защитник Седов», убедительно воспроизводивший атмосферу эпохи. Он получил ряд престижных наград – главный приз Всесоюзного кинофестиваля, премии нескольких международных кинофестивалей.

Одним из наиболее известных клиентов дедушки был Кирилл Семенович Симонян, ближайший школьный товарищ Солженицына. Симонян стал хирургом и, когда бабушка заболела, принимал участие в ее операции. Так они познакомились с Россельсом.

В разгар травли Солженицына КГБ заставило Симоняна публиковать порочащие Солженицына истории, которые затем, в середине 1970-х, были изданы отдельной брошюрой. Главным рычагом давления на Симоняна были, как он сам деликатно выразился позднее, «некоторые психобиологические особенности, связанные с половым выбором», а попросту говоря, гомосексуализм. Гомосексуализм в СССР был уголовным преступлением, и этим умело пользовались органы для шантажа и вербовки нужных им людей.

Отвечая через много лет на брошюру Симоняна, Солженицын писал: «А к 1952 ты, Кирилл, влип во что-то совсем другое в Москве (я этого не знаю, может, когда узнается)». Это «другое» был уголовный процесс по обвинению в гомосексуализме, на котором Симоняна защищал дедушка. Дело это сохранилось в бумагах Россельса со всеми малоаппетитными свидетельскими показаниями об интимных эпизодах в уборных московских вокзалов. Владимиру Львовичу удалось продемонстрировать суду, что показания нескольких свидетелей не согласуются между собой, и он добился условного приговора.

Симонян оставался близким приятелем бабушки и дедушки, приходил на семейные торжества, помогал, что было особенно для них важно, в решении медицинских проблем. Я, разумеется, не знал о нем ничего компрометирующего, не представлял, что он выступает против Солженицына, но и без этого он мне никогда не нравился, казался пошловатым, циничным человеком.

Адвокатская практика Россельса, какой бы успешной она ни была, его отнюдь не обогатила. Он был человеком прежнего века, брал деньги только с тех, кто мог заплатить, и они с бабушкой жили даже по тогдашним меркам достаточно скромно. Единственная роскошь, которую они себе позволяли, – домработница Шура и долгий летний отдых в Паланге, на берегу Балтийского моря, где они каждый год проводили пару месяцев.

Они узнали про это место раньше многих других благодаря профессии и репутации Владимира Львовича. Дело в том, что оккупация Литвы Советским Союзом была делом сравнительно недавним, и многие литовцы еще пытались заниматься той или иной формой частного бизнеса. Они преуспевали в этом нелегальном занятии, строили себе роскошные дома, а потом их, разумеется, начинали судить за «нарушения социалистической законности» и дома конфисковывали. В надежде вернуть себе собственность они нанимали именитого московского адвоката Россельса, который, по-видимому, вполне успешно их защищал.