Москва еврейская - [185]

Если какой-нибудь русский из любопытства заходил в синагогу, его просили не снимать картуза.

Днем в субботу сидели дома, с утра читали священные книги, а к вечеру шли гулять. Излюбленным местом прогулок был Александровский сад.

В дни «Кущей»[597], после осеннего праздника, когда евреям по закону нельзя было принимать пищу в закрытых помещениях, — строились временные, из легкого теса длинные сараи, покрытые вместо крыши ветвями елок, так что сквозь них было видно небо.

Принятие пищи в этот праздник евреям дозволялось только вечером — после заката солнца. И вот в эти сараи-кущи собирались со всего дома для вечерней трапезы все жильцы-евреи.

Богатые евреи имели в своих квартирах особые помещения, над которыми в праздник «Кущей» раскрывалась крыша и отверстие застилалось ветвями ельника.

Алексей Саладин ЕВРЕЙСКОЕ КЛАДБИЩЕ [598]

Еврейское кладбище отделено от православного Дорогомиловского кладбища только деревянным забором. Но вход на Еврейское кладбище значительно дальше Дорогомиловского — близ моста Окружной железной дороги, там, где шоссе закрывается земским шлагбаумом.

На правой стороне шоссе, за кирпичными воротами, выступает серое в арабском вкусе здание молельни с куполом, увенчанным переплетающимися треугольниками — печатью Соломона или каббалы. От ворот в глубину кладбища ведет широкая, усыпанная песком дорожка. На ней какая-то служебная кирпичная постройка разделяет кладбище на две половины.

Немного не доходя до этой постройки, с краю дорожки погребен «Тургенев русской живописи» — Исаак Ильич Левитан (род. 18 августа 1860 г., ум. 22 июля 1900 г.). На его могиле самый простой памятник, каких много на православных кладбищах, только снят крест. Надпись сделана по-русски: «Здесь покоится прах нашего дорогого брата Исаака Ильича Левитана (следуют даты рождения и смерти). Мир праху твоему».

Поэт русского и создатель музыкального лирического пейзажа, Левитан показал красоту нашей будничной природы, прелести подмосковного пейзажа в таких его уголках, мимо которых до него проходили с полным равнодушием. Он осветил эти уголки светом своего большого таланта, и в них, к удивлению, оказались такие красоты, которые ближе, понятнее нам, чем все эффектные картины горной природы, морских далей, дробящихся о седые утесы громадных волн, лунных ночей с кипарисами и развалинами замков. Левитан показал, что «красота разлита всюду: от былинки вплоть до звезд», что на обширных унылых равнинах природа так же прекрасна, как и везде: «прекрасен холодный свод ее неба, прекрасны ее серые сумерки, прекрасны ее качающиеся в дождь березы, прекрасны синие тени по весеннему снегу, алое зарево закатного солнца и бурые весенние реки» (А. Бенуа).

Как истинный художник, Левитан не довольствовался тем, что мог создать своею кистью, — в своих переживаниях он чувствовал больше. «Может ли быть что трагичнее, — говорит он в одном письме, — как чувствовать бесконечную красоту окружающего, подмечать сокровенную тайну, видеть Бога во всем и не уметь, сознавать свое бессилие выразить эти большие ощущения».

Поэт русской природы, научившийся слышать «трав прозябанье» и рассказывать зрителю красками переживания клочков придорожной травки и кустарника, он был еврей. Странная прихоть судьбы: душа еврея страстно влюбляется в русскую природу, а души русских (Иванов, Поленов) отдаются ярким краскам Востока, стараются проникнуть в психологию древних евреев.

Левитан родился близ Вержболова, но отец его переселился в Москву, и почти вся молодость его прошла в ее патриархальном, чисто русском быту. По смерти отца юноша Левитан жил в страшной нужде, даже ночевать порою ему было негде. Каким-то чудом удалось ему поступить в Училище живописи, ваяния и зодчества, воспитавшее много даровитых художников. Там он работал в мастерской Саврасова, автора знаменитой картины «Грачи прилетели». Нуждаясь, молодой художник продавал свои картины, иногда очень больших размеров, по 15–40 руб. в багетные лавки. В 1884 г. Левитан покинул училище по принуждению, за непосещение классов, но училище уже ничего и не могло дать ему больше. Талант Левитана не скоро, но все же вовремя получил оценку, нужда миновала, и он мог работать спокойно, не спеша, что и делал, заслужив даже упреки в плохой продуктивности.

Непродуктивность Левитана, по свидетельству Бенуа, объясняется тем, что «годами бился он над иным простейшим мотивом, переписывая все снова, недовольный тем или другим еле заметным диссонансом, меняя иногда всю композицию, раз ему казалось, что его поэтичная или живописная мысль недостаточно „очищена“… Некоторые излюбленные темы, прежде чем появиться в окончательной редакции, написаны были 3, 4 и даже 5 раз».

Так строго относятся к своему творчеству избранники и других родов искусства — так работал Лев Толстой…

За служебной постройкой, тоже на краю дорожки, налево, стоит красивый невысокий гранитный портал — это памятник на могиле публициста, сотрудника «Русских ведомостей» и члена второй Государственной Думы Григория Борисовича Иоллоса (р. в 1859 г., ум. в 1907 г.).

Иоллос родился в зажиточной купеческой семье, но этот круг ему был тесен, и он пошел другой дорогой. Окончив Гейдельбергский университет со званием доктора прав, он возвратился в Россию, где путь на кафедру ему как еврею был закрыт. Занявшись публицистикой, он поместил в «Русских ведомостях» ряд талантливых корреспонденций. Его «Письма из Берлина», скромно подписанные буквою «И», в которых он немало уделял места деятельности германской социал-демократической партии, читались в 80-х годах с большим увлечением.