Москва Булгаковская - [18]

— Как — в обоз? На арбе через ущелье везти? Не выдержит он. — Тася рухнула на стул и схватилась за голову. Доктор задумался:

— Возвратный тиф. Случай, конечно, чрезвычайно серьезный. Получается, голубушка, что трогать его вам и в самом деле никак нельзя. Риск большой. Как оно там все сложиться в дороге, одному Богу ведомо…

3

В «Записках на манжетах» Булгаков подробно описывает свою болезнь. Ухаживает за больным «хозяйка» — некая дама по имени Ларочка (имевшая реальный прототип). К ней, а не к Тасе обращены его бредовые реплики.

«Беллетрист Юрий Слезкин сидел в шикарном кресле… Голова, оголенная тифом… Френч, молью обгрызенный, и под мышкой — дыра. На ногах — серые обмотки. Одна — длинная, другая — короткая. Во рту — двухкопеечная трубка. В глазах — страх с тоской в чехарду играют.

— Что же теперь бу-дет с нами? — спросил я и не узнал своего голоса. После второго приступа он был слаб, тонок и надтреснут.

— Что? Что?

Я повернулся на кровати и тоскливо глянул в окно, за которым тихо шевелились еще обнаженные ветви (…)

Прошелестело платье в соседней комнате. Зашептал женский голос:

— Сегодня утром ингуши будут грабить город…

Слезкин дернулся в кресле и поправил:

— Не ингуши, а осетины. Не ночью, а завтра сутра.

Нервно отозвались флаконы за стеной:

— Боже мой? Осетины?! Тогда это ужасно!

— Ка-кая разница?..

— Как какая?!..Ингуши, когда грабят, то… они грабят. А осетины — грабят и убивают…

— Всех будут убивать? — деловито осведомился Слезкин, пыхтя зловонной трубочкой.

— Ах, боже мой! Какой вы странный! Не всех… Ну, кто вообще… Впрочем, что ж это я? Забыла. Мы волнуем больного.

Прошумело платье. Хозяйка склонилась ко мне…

— Ради бога, не говорите с ним! Опять бредить начнет…

— Вздор! — строго сказал Юра. — Вздор! И все эти мингрельцы имери… Как их? Черкесы. Просто дураки!

— Ка-кие?

— Просто бегают. Стреляют. В луну. Не будут грабить…»

Забавный эпизод под названием: «Что будем делать?» Смешной бред больного, живописные персонажи подчеркивают нелепость, даже некую водевильность ситуации. Это в литературном варианте. Реальность же была куда печальней.

Белые ушли, исчезла шелестящая «хозяйка», окна заколотили, город словно вымер — безвластие. Только слышны ночами выстрелы, гортанные крики, бегают по стенам отсветы пожаров — погромы и мародерство в брошенном городе. Тася совсем одна — ни души, хоть вой, хоть ори. Миша бредит, и все страшнее становятся его уходы в беспамятство.

Шесть кризисов миновало у заболевшего возвратным тифом Михаила Афанасьевича. Каждый — на грани жизни и смерти. Тася, еле держась на ногах от усталости, сутками не отходила от постели мужа, грела воду, меняла компрессы, давала лекарства — была и медсестрой, и сиделкой, и верной подругой.

На изломе последнего, самого страшного кризиса дыхание больного, только что бурное, остановилось, глаза закатились. «Конец!» — подумала Тася. Вмиг навалилось одиночество — страшное и беспросветное. «Но грудная клетка больного вновь поднялась, из горла со свистом вырвался воздух. Он задышал все ровнее, опустились веки — уснул. Кризис миновал. С этого момента Михаил стал медленно выздоравливать».

4

Занявшие город красные первым делом организовали Терский ревком, одним из главных направлений которого была борьба с чуждыми элементами — «недобитой контрой». По киевским переворотам Михаил уже знал повадки новой власти и старался избежать встречи с ней. Но жить-го надо.

Пришел Слезкин — известный литератор. Стройный брюнет с выразительными темными глазами и родинкой на щеке. Юрий Слезкин прославился своими многочисленными романами «о страсти», и особенно последним — «Ольга Орг», изданным в канун Первой мировой войны. Поклонницы ходили хвостом, критики превозносили, фильм по роману сняли — жизнь беллетриста была вполне успешной. Черт бы побрал этот октябрьский переворот! Оказавшись с женой во Владикавказе вместе с белыми, Слезкин возглавил редакцию местной газеты. У него в качестве корреспондента подрабатывал доктор Булгаков. Красные поручили Слезкину заведывание подотделом искусств. Едва отболев тифом, бритый наголо Юрий поспешил к больному Михаилу, стараясь подбодрить его новыми планами (что и отражено в эпизоде «Записок на манжетах»). Теперь же — планы обрели реальные очертания.

Живописно обросший темным ежиком, Слезкин прибыл к Булгакову с новым дерматиновым портфелем, означавшим его высокое общественное положение.

Правда, обмотки остались прежними. Подмигнул черным с поволокой глазом обольстителя:

— Зав. тео — театральным отделом! Как тебе такая должность?

— Юра, я ж при белых печатался. Стоит высунуться — тут же за задницу схватят.

— Я высунулся — и вот — начальник. — Он похлопал по дерматину. — А ведь был главным редактором «Зари Кавказа». Хитрее надо быть, Миша, гибче. Чему тебя жизнь учила?

— Выживать. Как крыса в крысоморке.

— Зря так нервничаешь, клянусь. Я тебе обещал — все устроится? Устроилось. — Юрий победно вздернул подбородок и открыл портфель: — Все они у меня тут!

— Чаю будете, Юра? У нас сахара, правда, нет. Но мед настоящий. Давний пациент Мише принес, — засуетилась Тася, выставляя на стол чашки.