Москва. Близко к сердцу (Страницы героической защиты города-героя 1941—1942) - [101]

Да, апостол блицкрига оказался в более трудном положении, чем император Франции: зима 1941/42 года была ранней и довольно суровой. Но если быть честным перед историей, следует напомнить, что в бесснежном ноябре, например, морозы были даже на руку гитлеровцам, потому что танки их двигались и без дорог по полям и перелескам, лишь слегка присыпанным снегом.

Разгромленным генералам вермахта не оправдаться бесконечными ссылками на русский климат, распутицу, русские дороги.

Мы можем разделить с поэтом Анатолием Брагиным его недоумение:

Гудериан, тебя понять

Мне, русскому, довольно сложно:

Идущий землю покорять,

Не жалуйся на бездорожье.

Можайская тетрадь

Меткий почерк

Снайпер Михаил Лысов вел нехитрое ротное делопроизводство. И хотя карандаш в руке держал редко, числился ротным писарем.

Боец Федчук стоял рядом с Лысовым и следил за тем, как тот пишет.

— Тебе бы только на червонцах расписываться, — говорил Федчук с завистью.

Но Лысов тяготился своими обязанностями, а само звание "писарь" казалось ему, по молодости лет, пренебрежительным: что-то вроде "тыловой крысы".

— Разрешите подать в отставку, — упрашивал Лысов командира второй роты. — Ну не лежит у меня душа к канцелярским принадлежностям, никак не лежит!

Командир роты был непреклонен:

— Найдешь бойца с таким же метким почерком, как твой, — уволю. А так беспорядок в роте пойдет, нельзя.

Но почерк у Лысова, как назло, был красивее, чем у всех, и он по-прежнему ходил в писарском звании…

"И откуда она взялась у меня, эта чертова каллиграфия? — пожимал плечами Лысов. — Не иначе — заразился в чертежном бюро…"

Михаил Лысов мог бы обратить на себя внимание уральским выговором, если бы все в роте, и вообще в полку, не говорили точно так же — певуче и с неожиданными вопросительными интонациями в конце фраз, которым полагалось звучать вполне утвердительно.

Родом он из поселка Благодать. Окончил в соседней Кушве девять классов и поступил в рудоуправление копировщиком. Когда-то, еще до службы в армии, мечтал побывать в Москве, по ему так и не пришлось походить по ее улицам, увидеть Кремль, хотя бы издали. Не вылезая из теплушки, Лысов проехал по Окружной железной дороге, а разгрузился эшелон где-то возле Голицына. Их 82-ю стрелковую дивизию бросили в бой чуть ли не "с колес", а прибыла она с монгольской границы.

Есть у писаря скорбная обязанность — составлять строевую записку, указывать, сколько рота за последние сутки потеряла убитыми и ранеными. Но вот на днях Лысову поручили составить донесение о подвиге Алексея Груничева, второго номера орудия, которое стояло в засаде на кромке, леса. Вдоль сосновой опушки тянулись свежевырытые окопы их второй роты. Лысов вел оттуда прицельный огонь и хорошо видел, как все произошло.

В конце боевого донесения ротный писарь не забыл упомянуть, что Груничев поджег два танка из зенитного орудия. Еще 17 октября, когда фашистские танки прорывались к Можайску, зенитки были установлены для стрельбы в горизонтальном положении и с тех пор по воздушным целям огня не вели.

Окоп Лысова находился в близком соседстве с зенитчиками, и в час затишья он грелся у костерка, который разжигали артиллеристы. Он в добрых отношениях с первым номером расчета Тихоном Токаревым, и тот подарил ему таблицу: "Силуэты немецких самолетов". Лысов научился распознавать самолеты в небе. Недостатка в наглядных пособиях не было: фашисты летать не стеснялись.

Стрелковый полк, которым командовал полковник Соловьев, оседлал Можайское и Минское шоссе там, где они впритык подходят одно к другому.

Фашисты были обозлены неожиданным упорством и воинским умением, с каким оборонялись русские. Оба шоссе на Москву стали для них непроезжими и непроходимыми! Вот почему на этом стыке фашисты летали особенно назойливо. Безнаказанно снижались над позициями полка, высматривали цели, гнались за грузовиками, за повозками и бомбили, стреляли из пулеметов. В небе частенько торчал любопытствующий разведчик, которого Федчук называл не иначе, как ябедником, стукачом или табельщиком…

Лысов сидел на пне и переписывал начисто боевое донесение, его самозарядная винтовка с оптическим прицелом всегда под рукой.

Внезапно из-за хвойного леса вынырнул самолет. Зениток поблизости не было, истребители наши появлялись редко, и фашист не считал нужным прятаться в низких облаках. Лысов сразу определил: "Юнкерс-87".

Фашист сбросил две бомбы на сосновую опушку, по которой тянулись окопы второй роты и стояли зенитки в танковой засаде.

Лысов прыгнул в окоп, однако не зажмурился, не вобрал голову в плечи, а деловито наблюдал за пикировщиком. Он уже заметил, что при выходе из пике самолет как бы зависает в воздухе на какую-то долю секунды, как бы теряет (или в самом деле теряет?) скорость. Лысов прикинул, что в этот момент попасть в самолет легче, а вернее сказать — менее трудно. И он поспешно зарядил свою саморазрядную винтовку бронебойно-зажигательными пулями.

"Юнкерс-87" сделал новый заход, снова пошел в пике и сбросил бомбы с самой ерундовой высотенки; одна бомба разорвалась в опасном соседстве со штабной землянкой.

Лысов вскинул свой полуавтомат, торопко, но тщательно прицелился, прижавшись к стенке окопа.