Москва – Берлин: история по памяти - [13]
Мужа в России ранили, и ему дали отпуск. Наконец-то он познакомился с дочкой, а она с ним. Утром, когда она проснулась, то вместо меня увидела папу и залилась горючими слезами. Ей нужно было время, чтоб привыкнуть. Правда, совсем небольшое. Но отпуск закончился, и папе пришлось снова уехать.
Как-то к нам зашел полицейский. А поскольку на нем была форма, дочка подбежала, повисла у него на ноге с криком: «Папа!». Папа для нее был человеком в форме.
Вскоре дочка научилась ходить и все норовила улизнуть от стариков. Тогда они привязали ее веревкой к ножке стола. Как же мне было от этого горько!
И сколько ночей я провела без сна! Ведь своими глазами я видела, как мое единственное дитя, моя маленькая девочка день напролет сидит привязанная за пояс к ножке стола, а мне даже нельзя ее видеть, потому что нужно работать в поле, пахать на волах! И тогда я сказала мужу: пока ты на войне и пока ничего у нас не изменится, я больше детей не хочу. Хватит с меня! А свекровь, та бы вообще хотела, чтоб я умерла в родах. Пилюль в то время еще не было, так что во время следующего отпуска мужу пришлось предохраняться обычным способом. <…>
В конце войны в Пфаркирхене была бомбежка. У нас как раз очень болел дядя. Мы ждали священника, чтобы дядя мог причаститься. По пути к нам священник и пономарь прошли мимо машины, на которой развозили молоко. Вдруг в небе появился штурмовик и открыл огонь по 22-летней девушке, которая грузила бидоны с молоком. Ее отец залез под машину, но девушке спастись не удалось — ей раздробило голову. Священник и пономарь прыгнули в канаву, но потом священник побежал обратно и вложил половинку гостии в кровоточащую рану на шее девушки.
Услышав взрывы, я убежала на горку и спряталась за большим деревом. Надо мной пролетели самолеты. Несколько минут спустя подошли священник и пономарь. Священник сказал: «За всю свою жизнь ни от кого я не слышал таких проклятий, как от этого человека, отца девушки». Священник и пономарь помолились о погибшей. В Пфаркирхен они возвращались поздно, да притом кружной дорогой через лес, потому что очень боялись.
Все это время муж при первой возможности писал мне письма. И вдруг письма прекратились, дни шли, а от него — ничего. Я страшно беспокоилась. Свекровь попрекала меня, будто у меня нет веры в Бога. Хотя от нее самой за все эти годы я не раз слышала: мол, погоди только, если Альберт не вернется, мы тебя вышвырнем. Ей было б лучше, чтоб его убили, лишь бы и я его потеряла. А вестей о нем все не было.
Однажды в пятницу, после двух долгих недель молчания, приходит письмо авиапочтой. Такого еще не бывало. Письмо было от товарища Альберта, он писал, что в канун Троицы 1944 года, под Римини, моего мужа тяжело ранило в шею. Услышав это, я едва не подавилась — время было обеденное. Господи, выживет ли он? Тут свекровь снова принялась корить меня за неверие. А ведь я всегда молилась за своего мужа, потому что любила его всей душой.
Сразу мне вспомнился один странный случай, который меня сильно напугал. В понедельник, накануне Троицы, я переодевалась в спальне, чтоб идти в церковь, свекровь тоже была наверху. На комоде у нас стоял большой портрет Альберта в раме, как вдруг он ни с того ни с сего упал лицом вниз. Случайно он так упасть не мог, потому что был очень велик и стоял на широкой подставке, а рядом никого не было. Это произошло в полдевятого утра, а позднее муж рассказал, что именно в этот момент его ранили.
Мы с Альбертом еще долго не виделись. Лишь намного позднее его перевели в Ландсхут, и я наконец-то получила разрешение его навещать. Он представлял печальное зрелище. В горло ему вставили трубку, через которую он дышал. Из-за повреждения голосовых связок Альберт не мог вымолвить ни слова, а только писал. Когда я вернулась домой и об этом рассказала, мне никто не поверил.
В деревне во время войны особой нужды не было. Карточек на покупку вещей не хватало, но голодать не голодали. На волах я поехала на мельницу и привезла оттуда муки, пусть и не самого высшего сорта, но мы были довольны. Мясо у нас было свое. И только когда в конце войны появились беженцы, всего стало в обрез. В некоторые дни у нас был полон дом людей.
Сперва пришли силезцы — женщина с четырьмя детьми. Потом к нам переехала от соседей еще одна семья с четырьмя детьми, потому что соседи не давали им сварить даже картошки. Иногда по целым дням у нас не затухал огонь, и даже наша большая печь казалась слишком маленькой. То и дело заходил соседский мальчик, он всегда был голоден и брал хлеба для себя и для брата. Очень нас благодарил и всегда хорошо себя вел.
Затем целой вереницей на повозках с лошадьми приехали венгры, и девятнадцать человек остались у нас надолго. Дом был переполнен, даже в нашей с мужем спальне люди спали на матрацах и тюфяках из соломы. И тогда всего стало не хватать, даже сена и соломы, ведь лошадям тоже нужен был корм. Куры несли недостаточно яиц. Бывало, что венгры за раз съедали два, а то и три десятка. Правда, иногда венграм, кто чем, помогали и соседи. <…>
После ранения и до конца войны муж лежал в разных лазаретах и, наконец, оказался в Мюнхене. По вечерам, когда Мюнхен бомбили, я видела зарево от падающих ракет. Позднее Альберту сделали операцию в Герршинге на Аммерзее, и он пошел на поправку. Он получил отпуск, но из-за бомбежек поезда не ходили, и ему пришлось немалый путь проделать пешком. В результате он заработал себе воспаление легких и в нашем городе снова попал в лазарет. Но здесь я уже могла его видеть.
«Теперь жизнь Гитлера действительно разгадана», — утверждалось в одной из популярных западногерманских газет в связи с выходом в свет книги И. Феста.Вожди должны соответствовать мессианским ожиданиям масс, необходимо некое таинство явления. Поэтому новоявленному мессии лучше всего возникнуть из туманности, сверкнув подобно комете. Не случайно так тщательно оберегались от постороннего глаза или просто ликвидировались источники, связанные с происхождением диктаторов, со всем периодом их жизни до «явления народу», физически уничтожались люди, которые слишком многое знали.
«Теперь жизнь Гитлера действительно разгадана», — утверждалось в одной из популярных западногерманских газет в связи с выходом в свет книги И. Феста.Вожди должны соответствовать мессианским ожиданиям масс, необходимо некое таинство явления. Поэтому новоявленному мессии лучше всего возникнуть из туманности, сверкнув подобно комете. Не случайно так тщательно оберегались от постороннего глаза или просто ликвидировались источники, связанные с происхождением диктаторов, со всем периодом их жизни до «явления народу», физически уничтожались люди, которые слишком многое знали.
Книга И. Феста с большим запозданием доходит до российского читателя, ей долго пришлось отлеживаться на полках спецхранов, как и большинству западных работ о фашизме.Тогда был опасен эффект узнавания. При всем своеобразии коричневого и красного тоталитаризма сходство структур и вождей было слишком очевидно.В наши дни внимание читателей скорее привлекут поразительные аналогии и параллели между Веймарской Германией и современной Россией. Социально-экономический кризис, вакуум власти, коррупция, коллективное озлобление, политизация, утрата чувства безопасности – вот питательная почва для фашизма.
В этом сборнике 17 известных авторов ГДР, свидетелей или участников второй мировой войны, делятся своими мыслями и чувствами, которые вызвал у них долгожданный час свободы, незабываемый для каждого из них, незабываемый и по-своему особенный, ни с чем не схожий. Для героев рассказов этот час освобождения пробил в разное время: для одних в день 8 мая, для других — много дней спустя, когда они обрели себя, осознали смысл новой жизни.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В этом томе собраны повести и рассказы 18 писателей ГДР старшего поколения, стоящих у истоков литературы ГДР и утвердивших себя не только в немецкой, но и в мировой литературе. Центральным мотивом многих рассказов является антифашистская, антивоенная тема. В них предстает Германия фашистской поры, опозоренная гитлеровскими преступлениями. На фоне кровавой истории «третьего рейха», на фоне непрекращающейся борьбы оживают судьбы лучших сыновей и дочерей немецкого народа. Другая тема — отражение действительности ГДР третьей четверть XX века, приобщение миллионов к трудовому ритму Республики, ее делам и планам, кровная связь героев с жизнью государства, впервые в немецкой истории строящего социализм.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Мария Михайловна Левис (1890–1991), родившаяся в интеллигентной еврейской семье в Петербурге, получившая историческое образование на Бестужевских курсах, — свидетельница и участница многих потрясений и событий XX века: от Первой русской революции 1905 года до репрессий 1930-х годов и блокады Ленинграда. Однако «необычайная эпоха», как назвала ее сама Мария Михайловна, — не только войны и, пожалуй, не столько они, сколько мир, а с ним путешествия, дружбы, встречи с теми, чьи имена сегодня хорошо известны (Г.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.