Москва бандитская - [90]

Для поддержания боевого настроя банды главарь периодически прослушивал разговоры людей и, в случае угрозы предательства или опасных интриг, демонстративно расправлялся с недругами. Каждый убеждался, насколько тщательно Лабоцкий разрабатывал схему устранения жертв. За объектом велась целенаправленная слежка, проводилась видеосъемка. Для этого была оборудована специальная машина — что-то вроде строительного вагончика, откуда велось скрытое наблюдение за домом, подъездом, автостоянкой. Перед выполнением задания киллер, кроме устных инструкций и боевого оружия, получал возможность увидеть будущую жертву на экране монитора, познакомиться с ее темпераментом, внешностью, манерой двигаться и реакцией на раздражители.

Подозрительность главаря сказалась и на образе жизни его жены. К ней был приставлен человек, в чьи обязанности входила не только охрана и защита женщины, но слежка за теми, кто и когда с ней встречался, разговаривал. Она не имела права заглянуть к подругам, просто поболтать, пройтись беззаботно по улице. Ей дозволялись лишь прогулки с ребенком, да и то под присмотром «наружки» в лице телохранителя.

Столичных авторитетов Лабоцкий называл белоручками и презирал. Себя он ставил на порядок выше и постепенно намеревался прибрать к рукам все московские группировки. Его методы воздействия прошли проверку практикой: точный расчет, устрашение, демонстративная жестокость. Как-то одна из банд на востоке города решила проучить залетных выскочек. За кольцевой автодорогой Лабоцкому назначили «стрелку», подъехали на трех джипах, вразвалку вышли из содрогавшихся от звуков рок-н-ролла машин и не спеша направились к скромной, давно не мытой «девятке» с тонированными стеклами, на которой прибыли новокузнецкие. Неожиданно стекла «Жигулей» бесшумно сползли вниз, и из темного салона затрещали автоматные очереди. Последовавшие затем события очевидец стрельбы обрисовал такими словами: «Они, как сайгаки, попрыгали в свои джипы и больше о себе не напоминали». Все это очень похоже на правду. Потому что ни Лабоцкому, ни его подручным терять уже было нечего. Прежде чем приехать в Москву, они буквально залили кровью родной Новокузнецк…

Оперативники располагали на момент задержания банды сведениями о 29 убийствах, совершенных группой Лабоцкого в Кемеровской области. Но никто не сомневается, что реально кровавый шлейф гораздо длиннее. В родном Новокузнецке они заявили о себе в 1991 году. Лабоцкий отдавал отчет, что ни пистолетом, ни гранатой теперь никого не удивишь. Поэтому инструментарий бандиты выбрали специфический, чтобы по городу пошли разговоры о беспредельщиках, способных на все. Первые нападения они совершали, вооружившись заточенными до звона в лезвии туристскими топориками. Остановили международный автобус с австрийцами, пятерых пассажиров искалечили, отобрали деньги, ценности. Организовали налет на кафе, где отдыхали конкуренты. Их лидер пытался было «возникнуть» — ему укоротили ногу, отрубив строптивцу ступню. (Позже, проявляя гуманность по отношению к поверженному недругу, Лабоцкий передал жене инвалида ключи от машины: «Бери, будешь катать своего Мересьева».)

Подвиги банды обрастали домыслами и историями. Цель была достигнута. При одном только упоминании о бригаде Лабоцкого у большинства кемеровских коммерсантов кровь стыла в жилах. Чего стоит такой сюжет. На переговорах с противоборствующей группировкой в нужный момент упрямцам демонстрировался неоспоримый аргумент. По команде главаря к столу подносили атташе-кейс, и верный человек извлекал оттуда отрубленные кисти рук… Как тут не вспомнить характеристику, которую дал боссу его лучший ученик Барыбин, сидящий ныне на нарах следственного изолятора: «Таких, как Лабоцкий, в стране больше нет!»

После громкого дебюта банда поменяла тактику. Теперь о них узнали нетолько барыги и рэкетиры, но и милиция. Поэтому лишний шум и засветка только мешали. Лабоцкий переходит на полуконспиративный образ жизни. Он ни с кем не беседует по телефону, лишь изредка пользуется пейджером или радиотелефоном для передачи зашифрованного текста. Типичный образчик принятого в банде общения по вертикали выглядел примерно так: «Всем срочно прибыть на точку номер пять». Или: «Жду Чурку и Сметану у башни в полдень». И горе было тому, кто не услышал или недопонял. Ослушание расценивалось как предательство.

Для окружения он являлся эталоном крутого парня. Он не пил, не курил, никогда не употреблял наркотики, следил за физической формой — ежедневно бегал пятнадцатикилометровые кроссы, плавал в бассейне, парился в сауне, дома установил тренажеры. И в банду гнилой народ не принимал. Каждый был спортсменом — боксером, борцом, биатлонистом или штангистом. Все проходили собеседование, проверялись и лишь потом получали испытательный срок. Лабоцкого, по свидетельству тех, кто еще жив, боялись все. Панически боялись, необъяснимо. Он имел какое-то магнетическое воздействие на окружающих. Достаточно было единственного взгляда, чтобы попавший в немилость бледнел и покрывался испариной.

Патологическая жестокость главаря соседствовала с дерзостью и холодным расчетом. Лабоцкий мог заранее тщательно подготовить место встречи с конкурирующей бандой и отправиться на переговоры без оружия в обманчивом одиночестве. Когда пришедшие убеждались, что он чист, и, зловеще ухмыляясь, вытаскивали стволы, предполагая услышать слова примирения, то неожиданно для себя слышали: