Москва-400 - [3]

Шрифт
Интервал

Нас в трюм посадили. Твиндек. Метров, наверное, тридцать на пятнадцать. Спускаемся и видим: по периметру этого твиндека двуярусные нары из дерева. Возле нар — параши. Просто большие тазы с ручками, и хлорка рядом стоит — посыпай, блядь.

Как только поднялись на борт, нас заставили переодеться. И вот мы вылезли из трюма и ходим по палубе в костюмах, плащ через руку. Красуемся друг перед другом. Разглядываем, кто что приобрёл:

— Ууу, блядь, ты урвал!

Или:

— Да на тебе сидит, как на корове!

Ё-моё.

Глядим за борт — а там серьёзно всё, оказывается. Пловцы с аквалангами ныряют, днище осматривают. Ищут вражеские устройства. Я первый раз в жизни акваланг увидел.

Короче, отправились мы в ночь. Собрались в этом твиндеке, и вдруг является генерал армии. Не запомнил его фамилию. Из политуправления Министерства обороны, как будто.

Выступает перед нами:

— Вы едете в одну из дружественных нам стран. Будете выполнять интернациональный долг.

Мол, чтобы наши братья, матери, жёны, отцы и всё остальное жили в благости. А куда именно едем — так и не сказал.

— Это, — говорит, — вам скоро станет известно.

Ну, пиздец, думаем: в Германию. Никита Сергеевич как раз тогда с Берлином пообещал разобраться. Мол, что это вдруг за херня: в центре ГДР три сектора, и кто-то там ими владеет. Надо, чтобы только немцы были — наши немцы, а не какие-то там.

Потом глядим: на нарах отметки. Наверное, первая партия, которая до нас плыла, сутки отмечала. Сосчитали: двадцать одна зарубка. Ни фига себе, думаем. До Германии столько не плавают.

Пока плыли до Борнхольма, датского этого острова, ещё можно было по палубе походить. Как только Борнхольм прошли, всех загнали в трюмы и расставили офицеров у выходов. Мол, не вылезай ни хера и сиди гадь в этот тазик. Почему-то сразу все захотели гадить. Хотя поначалу ещё ровно шли, качки не было сильной.

Прошли все эти узкости, прошли мимо Англии, стали куда-то к Испании сворачивать, и тогда снова открыли трюм. Обогнули Европу, стали опускаться ниже — куда-то к Островам Зелёного Мыса, вроде. Видели по дороге Канарские острова, на расстоянии.

Только нас выпустили из трюма, стало сильно качать. По борту навесили деревянные уборные — как у некоторых висят ящики цветочные на балконах. Очков четырнадцать, наверное, было. Как качать начало, ты то задницу в это очко, то рожу. Дима у нас такой был — тот вообще только зашёл на судно, только двигатели заработали, только затрясло немножко, и пиздец: до самой Кубы лежал в обмороке. Не ел, не пил почти. Мы думали: всё, не доживёт.

На третьи сутки только нам объявили, что наша цель — Остров Свободы. На третьи сутки, когда мы в открытом море были. Якобы только что вскрыли секретный пакет, а там написано: «Курс на Кубу».

Ё-моё! Мы загудели: кто что знает про Кубу? Никто ничего не знает. Фидель, «Куба си, янки но» — всё. Никто нас политически не подковывал. Наши старшие командиры объединились с корабельными и пьянствовали там потихоньку. К нам не приходили. У них каюты были отдельные и свой паёк. Только учения проводили несколько раз: куда ныкаться, если тревога, как передвигаться. К носу бежишь по правому борту, к корме — по левому. Вот мы и бегали.

Океан

Хлеб для нас кончился сразу. Пресной воды давали котелок на день: хочешь — пей, хочешь — мойся. У команды была своя пекарня и баня, но мощностей хватало только на себя. Зато сухарей и забортной воды — сколько хочешь. На корме поставили армейские кухни на колёсах, но кормили нас в трюме. Макароны по-флотски, в основном. Первое и второе в одном флаконе.

Ещё бочек с селёдкой наставили везде, но какая там на хер селёдка? И так пить всё время хочется. Жарко. Хорошо, ветерком обдувало на палубе. Узлов 17-19 скорость была у этого «Альметьевска».

Наши командиры договорились с командованием судна, кто когда порядок будет наводить: палубу скрести, машинное отделение мыть и так далее. Но я-то сам тоже в командирах. Ничего не скрёб. Мы со старшиной нашли там ринг и прыгали по нему в перчатках. Бокс изображали. Или солёной водой поливались из шлангов.

Корабль я весь облазил. Ничего там интересного, кроме чистоты. Ну, и океан красивый: рыбки эти и дельфины всё время прыгают. Волна бежит за кормой. Я же в детстве мечтал матросом стать. А тут посмотрел на этих матросов и думаю: хуета какая-то. Ничего этот матрос не делает. Ходит только и моет всё день и ночь. Подкрашивает что-то.

А нам сделали культурный досуг. Киноаппараты в трюм поставили узкоплёночные.

В первые дни раздавалось с утра до ночи:

— Фильму давай! Мероприятию крути!

Кто-то орёт: «Хорош! Поспать хочется!» А ему: «Какое спать!» Смотрим «Чапаева» и «Бровкина на целине». «Самогонщики» тогда ещё вышли.

Потом, на подходе к Кубе — наверное, за двое суток, — нас снова замуровали. Сидим в этой жаре, параши пузырятся, воздуха не хватает. Фильмы уже все просмотрели с зада наперёд. То орали «мероприятию крути!», а тут уже остоебенило это мероприятие.

Но, в общем, доплыли благополучно. Только штормик нас потрепал. Мы спускались почти до экватора, обходили как-то эти штормовые широты, но всё равно довольно сильно качало. И меня тоже тошнило. Но всё обошлось.


Рекомендуем почитать
Дракон с гарниром, двоечник-отличник и другие истории про маменькиного сынка

Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.


Иван Васильевич Бабушкин

Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.


Господин Пруст

Селеста АльбареГосподин ПрустВоспоминания, записанные Жоржем БельмономЛишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.


Бетховен

Биография великого композитора Людвига ван Бетховена.


Август

Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.


На берегах Невы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.