Московское воскресенье - [50]

Строгов еще несколько минут стоял в нерешительности, не зная, как перешагнуть официальную черту, отделявшую командира батальона от командира взвода. Наконец, уловив на себе взгляд подполковника, он приободрился, ему показалось, что командир понимает, зачем он пришел, что волнует его.

— Иван Алексеевич, не сочтите это за вмешательство в ваши дела, — начал Евгений взволнованным голосом, — я хочу спросить вас, как же вы сказали нам «ни шагу назад», а теперь, когда немцы выбиты, приказываете отходить…

Подполковник делал вид, что рассматривает ящики с патронами, но вдруг выпрямился, брови сдвинулись, он закашлял, выдавая внутреннее волнение.

— Я считаю, — продолжал Строгов, еле сдерживая негодование, — мы не имеем права отступать. Больше отступать некуда.

Морщины на лице Миронова внезапно разгладились, оно просветлело.

— И я так же считаю, — тихо кивнул он. — Время, когда мы отступали, прошло. Теперь мы не отступаем, а воюем. Но воевать — не значит стоять на месте и умирать, нет, этого надо избегать. Сегодня мы не отступаем, а отходим! Заметьте разницу! Мы не можем продолжать лобовой бой с батальоном против двух полков. Значит, мы должны найти новый маневр, чтобы навязать немцу наши правила войны, а не подчиняться его правилам. Что ж, может быть, мы сегодня отойдем, а на рассвете нападем на немцев с фланга. Сейчас уже неважно, отойти ли десять километров на восток или пробиться на десять километров к западу, важно уничтожать, уничтожать во что бы то ни стало немцев, уничтожать как можно больше, чтобы они не могли и шагу шагнуть без жертв. Нас шестьсот человек, а мы должны уничтожить две с половиной тысячи немцев! И не пропустить их! Понимаете? Мы им прикажем подохнуть, когда они думают, что уже убили нас. И горе вам, если после боя у вас во взводе будет много выбывших. Выбывать должны враги. Внушите вашим бойцам, что не тот герой, который умер, а тот герой, который убил много врагов, а сам остался жив и еще больше их убьет! Поняли?

Евгений слушал командира и чувствовал, как постепенно тает ледяной ком в его груди, возвращается прежняя любовь к командиру, за которым они шли и дальше пойдут до последнего шага.

Отойдя на десять километров, батальон залег в лесу. В деревне остался только небольшой заслон, продолжавший постреливать, чтобы ввести немцев в заблуждение. Всю ночь немцы вели ураганный огонь по пустой деревне. И когда на рассвете вошли в отбитое село, увидели, что стальной ураган смел не только русские укрепления, но и тела убитых, потому что ничего не напоминало в деревне о тех силах русских, о которых командиры полков доносили в штаб, оправдывая свое промедление.

В эти дни в Берлине стоял под парами поезд для иностранных корреспондентов, готовившихся по первому зову проследовать в завоеванную Москву. Для Гитлера готовили белого коня, на котором он должен был въехать в побежденную столицу. Генеральные штабы высчитывали потери русских, и Гитлер объявил всему миру, что с Красной Армией все покончено, она больше не существует.

А в десятках километров, оснащенные новым вооружением, сосредоточивались свежие русские дивизии. Советские генералы нацеливались, чтобы обрушить на врага всю силу народного гнева. На растянутых коммуникациях немецких армий все чаще и чаще взрывались поезда, шоссейные дороги неожиданно оказывались под обстрелом. Начиналась зима, а немецкая армия все еще донашивала летнее обмундирование, переполняя лазареты и госпитали обмороженными. Все было не так, как обещал фюрер.

И совсем не того ждали немцы, занявшие Глухово и варившие в ведрах украденных кур, когда с двух сторон одновременно раздались яростные крики русских, застрочили автоматы и винтовки. И не скоро они пришли в себя, а многие совсем не опомнились, так и оставшись в снежных полях, другие опомнились только в колоннах, уходящих к Москве под охраной русских солдат.

В избах, уцелевших после многодневных боев, еще доваривался куриный бульон. Это обнаружил уполномоченный по сбору трофеев. Любанский торопливо накрыл столы и вышел на крыльцо, приглашая всех проходивших мимо:

— Прошу, прошу зайти, подкрепиться.

Миронов шел по деревне, разыскивая Строгова, ему хотелось посмотреть, как он сейчас выглядит. Все так же тревожен, или удача воодушевила его, как и всех этих бойцов, которые с удовольствием заходили в дом, где Любанский сулил им достойный обед.

На другой день во время атаки Евгений увидел, как упал Миронов. Он подбежал к нему. Миронов сидел, зажимая обеими ладонями рану на груди, стиснув губы, качал головой, выражая ярость и досаду.

Евгений начал перевязывать его, использовал весь индивидуальный пакет, но кровь все еще сочилась. Поблизости никого не было. Рота далеко продвинулась вперед. Тогда он решил сам довести командира до медпункта, но сейчас же вспомнил, что медпункт находится в деревне Моховой. Два километра вряд ли дойдет командир. Он вышел с ним на дорогу в надежде встретить какую-нибудь машину и, оглядевшись, узнал поворот к Тихогорскому. Вот тот самый лес, где он еще недавно охотился с отцом, вот эта тропка ведет прямо туда. Что, если он застанет еще отца? Никто лучше его не окажет помощи командиру. Это будет просто счастье.