Московское воскресенье - [132]

Потеряв Украину, гитлеровцы яростно пытались удержаться в Молдавии. В районе Яссы — Кишинев они сосредоточили сильную группу, которая должна была прикрывать дорогу в Румынию, где находилась нефть, питавшая немецкую технику.

В августе 1944 года двадцатый штурмовой полк принял участие в Кишиневской операции. Рудаков знал, как тщательно был подготовлен прорыв обороны: пока группа Рудакова кружилась над полем боя, поддерживая атаку наземных войск, пехота и танки прорвали оборону противника. А дальше началась штурмовка отступающих вражеских колонн и уничтожение окруженной группировки. Несколько дней напряженной работы — и немцы снова оказались вне радиуса действия штурмовиков. Пока штурмовикам готовили аэродром в Бессарабии, войска уже перешли государственную границу с Румынией и снова вышли из радиуса действия штурмового полка. Так Рудакову и не удалось догнать пехоту до самой Югославии.

В сентябре в полк прибыло пополнение, и Рудакову пришлось обучать молодых летчиков. Хлопцы ему попались прямо орлы. Они скоро показали высокий класс работы. На полигоне бомбили так метко, что Рудаков только радовался. Из трех вагонов, стоявших на полигоне, два разнесли в щепки.

На другой день были показные полеты. Прилетели из другого полка «старички» и показывали молодежи, как надо работать. Гриша был выделен в шестерку. На аэродроме собралось много начальства. Бедную шестерку прямо загоняли. А так как Гриша был ведущим, ему досталось больше всех. Он еле добрался до койки, свалился на нее и долго лежал не шевелясь, только наблюдал, как Веселов занимался своим любимым делом — опутывал комнату проводами.

— Скорее бы в бой, — ворчал Веселов, — какой же тут порядок? Заняты с утра до ночи, а не воюем. Надоело мне это. Вздумали переучивать! Послали бы в бой, мы бы показали свое умение.

Грише захотелось отвести душу, то есть поговорить о Кате.

— Что-то от Кати писем нет, — вздохнув, начал он.

Но Веселов, перевешивавший на другое место провод приемника, даже возмутился:

— Знаешь, что сейчас творится на Белорусском? Наверно, бомбят всю ночь. Да и на земле обстановка такая, что не зевай. Ей не до тебя.

Гриша не мог с этим согласиться. «Хорошо, — думал он, — летают ночью, а днем-то неужели нельзя выбрать пять минут, даже меньше, чтобы черкнуть два слова: жива, здорова?»

Григорий смотрел вдаль, где в зеленом море виноградника пряталась деревушка. Мысли его летели через горизонт, по меридиану, на север, где действовал Белорусский фронт.

Вернувшись из учебных полетов, Гриша увидел у себя на столе письмо. Он побоялся даже дотронуться до него. Если это от Кати, то Александр давно бы схватил его и нарочно встретил бы Григория на аэродроме и передал при всех, чтобы все видели, как штурмовик может растеряться. Гриша мог бы даже заплакать от радости. «Но Сашка все-таки правильный товарищ, он знал, что делает. Положил письмо, а сам скрылся. Ах, напрасно я срывал свою злобу на нем! Вот наконец и пришло письмо, и Сашка совсем не виноват, что оно так долго шло».

Гриша сел на табурет и протянул руку к письму. Поцеловать конверт? Ну что ты!

Фотография Кати выпала на стол. «Все в порядке! Она меня любит. — И он впился взглядом в дорогие черты. — Вот ты какая, моя единственная!»

Позади раздались шаги. Саша вошел в комнату.

— Красивая девушка, — взглянув на фотографию, сказал он. — Ну да и ты орел, а орлы, известно, не мух ловят.

Веселов быстро повесил шлем, летную сумку и вышел из комнаты, чтобы не мешать.

Гриша это оценил и в уголке памяти отметил, что надо отблагодарить друга. «Буду жениться — позову на свадьбу».

Катя писала о боевой работе, но закончила письмо волшебными словами:

«Целую, твоя Катя».

«Моя Катя! О если бы это стало так! Счастливее меня не было бы человека. Моя! Но когда это будет? Где он, конец войны?»

Время подходило к двенадцати, и Гриша пошел к самолету, чтоб прослушать сводку Информбюро.

«На Белорусском фронте упорные бои».

Пока он сидел в кабине и слушал радио, ему пришла в голову светлая мысль — поместить фотографию Кати на приборной доске. Она всегда будет летать с ним.

Он прикрепил фотографию рядом с указателем скорости, а сверху наклеил пластинку плексигласа, чтобы фотография не запачкалась. В кабине сразу стало уютно.

Глава сорок третья

Осенью прифронтовые леса в Белоруссии не блистали золотым убором. Июльские бои сожгли их. Обугленные, лежали на земле деревья или стояли обезглавленные и расщепленные. Там, где проходили танки — в лесу образовались просеки, где грохотали «катюши», — появились черные поляны. Вдоль всей линии фронта на много километров тянулось кладбище обугленных лесных мертвецов.

На опушке возле обгорелого пня сидит Катя и читает подруге письмо. Ее звонкий голос дрожит от волнения, но лицо Даши сурово и внимательно.

Перед Катей несколько писем, но она выбрала письмо матери:

— «Дорогая дочка Катенька! Вся Москва празднует победу. Мы стояли плотной стеной на тротуаре, а середина улицы была совсем пустая. Вдруг мы увидели вдалеке какое-то серое облако, которое постепенно заполняло пустую улицу, потом нам показалось, будто большая серая змея поползла к нам. И вот, Катенька, мы увидели тысячи гитлеровских солдат и офицеров. Впереди шагали генералы, головы их были опущены, они не смотрели на нас. Им было страшно. Они видели в наших глазах такую жгучую ненависть, что она ослепляла их.