Московское воскресенье - [123]

Он подвинул стул и сел напротив Кати. Ему даже нравилось, что она не смотрит на него: он успеет привести свои мысли в порядок. Вот у нее шевельнулась бровь, она чувствует на себе его взгляд. И чтоб не вызвать ее неудовольствия, Григорий перевел взгляд на шахматную доску и сказал танкисту, потерявшему ферзя:

— Эх ты, шляпа! Надо было конем ходить на С-5.

Партия окончена. Кате больше некуда отвести глаза, она должна взглянуть на Григория, должна спросить, хотя бы ради приличия: «Как поживаете?» Нельзя же в самом деле быть такой равнодушной. Но раздался звонок, приглашающий к столу, и она ушла.

Однако вечером, едва Катя вышла в сад, Григорий очутился возле нее, словно привлеченный светом ее карманного фонарика, которым она освещала лестницу.

— Добрый вечер, Катя!

Она посмотрела на него с недоверчивой улыбкой, отвергая все его попытки к разговору. Ей не хочется говорить, она должна быть одна, чтоб собраться с мыслями, отдохнуть. Но от этого Рудакова, видать, нелегко избавиться. Ну что ж, пусть говорит, но она не разожмет губ.

Григорий сделал вид, что не замечает ее холодности и неприязни, он подыскивал слова, которые вывели бы ее из мрачного оцепенения. Он весь день думал о ней, думал о той перемене, которую подметил в ней: раньше ее лицо было румяное, приветливое, сейчас оно мрачно, сурово, лицо человека, испытавшего смертельную опасность.

— Вы учились на математическом факультете? Завидую! А я только техникум окончил, потом поступил в летную школу. Но очень люблю математику.

Математику? Катя подняла голову. Взгляд ее выражал застенчивое любопытство.

И новая встреча. И еще. Утром. Вечером. За обедом. На прогулке.

Широкий платан бросает густую тень, над ним задумчивая луна разливает свой волшебный свет.

Рудаков решительно садится рядом:

— Я не помешаю?

— Садитесь.

— Может быть, вы меня и ждали? — осмелев, спросил Григорий, следя за лицом Кати: не обидится ли она на него?

Но она вдруг тепло улыбнулась и сказала:

— Я рада видеть вас.

— Я этого не ожидал.

— Почему? — лукаво улыбнулась Катя.

— Мне показалось, что вам было не до меня.

Катя глубоко вздохнула и чистосердечно призналась:

— Это почти так.

— Ну вот видите, я угадал! А я-то все время думал о вас. Да, да, — живо подтвердил он, заметив усмешку в ее глазах. — Я не расставался с вами со дня встречи на Кавказе. И даже в самую трудную минуту я думал о вас. Улыбнусь вам — и сразу успокоюсь. И если хотите знать, вы придавали мне мужества.

— Неужели?! — Катя недоверчиво покачала головой.

Он воскликнул с мягким упреком:

— Вы не верите мне?

Катя поторопилась успокоить его:

— Верю… Я тоже иногда вспоминала вас.

Лицо Гриши засияло, и она подумала: не сказала ли чего лишнего? Такие горячие парни придают слишком много значения каждому слову.

А Гриша даже не совсем поверил в ее искренность. Ему все казалось, что она из вежливости добра с ним, сказала только для того, чтобы утешить его. А если бы он попросил повторить, то рассердилась бы и оборвала: не время, мол, сейчас говорить о любви. Но он был весь во власти безрассудной отваги, и слова вылетали раньше, чем он успевал их продумать.

— Я всегда считал себя невезучим, но с этой минуты все переменилось. Если вы вспоминаете обо мне, значит, я самый счастливый человек.

Увы, чем крепче становилась их дружба, тем меньше у них оставалось времени. И вот настал час расставания. Григорий держит ее руки, смотрит на нее не отрываясь, старается запомнить ее доброе, ласковое лицо.

— Ждать до конца войны — это для меня не срок! Не для того я нашел тебя, чтобы забыть. Но подумай, дорогая, как я теперь буду беспокоиться! Каждую ночь я буду думать, что ты летишь на огонь врага, что в тебя целятся, что тебя хотят убить. С какой яростью я буду теперь уничтожать этих убийц! Поверь мне, милая, это не просто слова, которые произносятся в запальчивости, нет, я буду уничтожать их, чтобы сберечь тебя.

Он мог бы сидеть рядом с ней и говорить до утра, но Кате уже некогда было слушать эти страстные речи. Кроме того, она думала и о том, что любовь — что-то вроде уравнения со многими неизвестными, а сейчас у нее не было ни желания, ни времени решать это уравнение. Однако, уезжая, она дружески простилась с Рудаковым, обещала помнить о нем и писать часто-часто.

Глава тридцать восьмая

Катя вернулась в полк, когда он базировался под Севастополем в ожидании штурма этой крепости.

Все девушки были на аэродроме, ждали сигнала к вылету. Катя сразу направилась к своей «тройке», чтобы увидеть Дашу и, может быть, сегодня же приступить к работе.

В темноте мигали огни взлетной полосы. Слышались приглушенные голоса и песня. Катя по голосу узнала — это поет Даша:

…Темная ночь.

Только пули

Свистят по степи…

Катя подошла, и песня оборвалась.

— Катя! — закричала Даша на весь аэродром, и, как по сигналу, девушки окружили ее.

На рассвете им пришлось сделать несколько вылетов, чтобы изучить новый район. Внизу лежало море, справа тянулась цепь зеленых гор, а в долинах расстилались виноградники и сады.

Катя отмечает на карте маршрут. Для нее все эти названия — просто населенные пункты: она не была здесь раньше. Только получая задание в штабе, узнала дополнительные сведения о каждом пункте. Начальник штаба Ирина Большакова, еще будучи студенткой, прошла пешком по всему Южному берегу Крыма и знала здесь все дороги. Сейчас, пролетая по маршруту, Катя вспоминала все, что рассказывала Ирина.