Московский завет - [3]

- Это оттого, что мне пращуром сам Чингисхан приходится! – Похвастался Ростопчин. – Но я и в карамболь кого хочешь обставлю! Не только в Москве или в Петербурге, а даже по всей империи!

Генерал-губернатор собрался было рассказать, как лет пятнадцать назад он подчистую разорил в карамболь московского предводителя дворянства князя Лобанова-Ростовского, а всего год назад граф Воронцов-Дашков продул ему доставшийся в наследство перстень Екатерины. Однако, еще не кончив начатой партии победой, подумал, как бы не счел граф подлинные истории пустой похвальбою, и благоразумно промолчал. Тем более, что с каждой минутой старик начинал вести себя все подозрительнее, как обремененный нуждою проситель или посредник, томящийся данным ему поручением.

Когда ход перешел к Брюсу, вместо того, чтобы начать орудовать кием, как того предписывали правила, старик загримасничал, задвигал судорожно иссохшими губами и оглушительно чихнул, отчего горящие рядом свечи погасли и густо зачадили.

В набежавших на стол тенях Ростопчин разглядел, что лежавшие на сукне шары превратились в маленькие живые головы некогда могущественных особ. Две из них принадлежали казненному королю Людовику и задушенному императору Павлу, а третья, бывшая ранее заглавным красным шаром, теперь представлялась головой самого Якова Брюса!

- Да это же заговор… - ощущая, как немеют похолодевшие пальцы, прошептал генерал-губернатор.

- Я придерживаюсь тех же мыслей! – Бодро поддержала догадку Ростопчина голова императора Павла. – Всем сукиным детям всыпать шпицрутенов, затем в колодки и марш по тракту в Сибирь!

- Помалкивал бы про заговор. Свой ты уже давно проспал, - жеманно заметила голова Людовика. – Бежать надо было со всех ног. А бриллианты с золотишком в пояс зашить.

Королевская голова покрутилась по сукну и, найдя глазами оторопевшего Ростопчина, капризно спросила:

- Скажи, любезнейший, нет ли поблизости парфюмерной лавки? По этикету королевская голова должна при любых обстоятельствах выглядеть идеально!

- Ха, ха! – Рассмеялась в ответ голова императора Павла. – Не бойтесь, ваше величество, теперь вас и без шампуней вши не заедят! Лучше бы о мышеловках побеспокоились, не ровен час, ваше версальское великолепие мыши попортят!

- А вас, а вам, - раздувая ноздри, заверещала голова Людовика, - да ваш парик давно побит молью! Теперь вместо утраченного императорского титула и звания великого магистра можете смело именоваться властелином зловредной моли и тли!

- Тише, тише, тише. Не надо ссориться, - рассудительно заметила голова Брюса. - Когда вы властвовали, разве не знали, что все закончится карамбольным сукном? И, когда вершили судьбы мира, не догадывались, что на самом деле так проходит земная слава?

- Ерунда! Со смертью ничего не заканчивается, – заметил неожиданно оживившийся генерал-губернатор. – При ком, позвольте спросить, тогда состоят умершие души? Кому платят подати, кому несут повинности? Не предоставлены ли они сами себе? Перед чьим, в конце концов, грозным ликом они смиряются?

Ростопчин с торжествующим видом прошелся вокруг красного шара и, зависая над ним, стал чеканить фразу за фразой не терпящим возражения тоном:

- Вы, милостивый государь, начитались дурных вольнодумных книжек и теперь несете всякую чепуху. Государь и после своей кончины власть над подданными имеет. Мертвый властвует над целыми поколениями, царит над душами в своем некрополисе, и как некий гений правит миром до конца времен!

- Когда партия сыграна, переиграть ее уже не возможно. Не так ли, Федор Васильевич? - Спросил Брюс, не обращая внимания на пафосную речь генерал-губернатора. – У меня еще одно предложение будет. Почему бы вам вместе со всеми своими неограниченными полномочиями не полезть ко мне в рот? Так сказать, шмыгнуть в пасть?

Брюс нагло расхохотался, а разъяренный подобной выходкой старика Ростопчин неожиданно для себя со всей силы влепил кием по красному шару. Да так, что, описав дугу, он перелетел через борт и гулко покатился через залу по начищенному до зеркального блеска паркету.

«Ах-х-х…» - раскатисто громыхнули царственные головы и, генерал-губернатор ощутил, что мир стал вращаться быстрее и быстрее, затягивая его в незримую воронку.

Ростопчин раскинул руки, со всей силой пытаясь вырваться из губительного круговорота. Но усилия были тщетны, его стремительно притягивало к красному шару, засасывало в раскрытый рот Якова Брюса, который становился зияющей бездной, бездонной и бесконечной пустотой, сияющей, но не возвращающей света тьмой…

Глава 2. И было утро, и наступил день

Забытье было холодным, серым, обволакивающим. Томило душу вязкой трясиной, из которой не удавалось вырваться, как застрявшему в топкой жиже разбитых осенних дорог почтовому дилижансу…

Генерал-губернатор бредил. Ему чудилось, что измученные дождем и дорогой возничие спрыгнули с облучка и ушли в поисках выпивки и ночлега, пассажиры, забросив багаж, разбрелись по окрестностям. Остался один сосед, но и он, кажется, уже умер…

- Ваша светлость… - раскатисто громыхнул над головой гром, - ваша светлость…

«Эко громыхает, словно басит дьяк!» - мелькнуло еще в спящем уме Ростопчина и, представляя себя уже стоящим на обедни среди по-праздничному вырядившейся московской публики, постарался придать лицу выражение торжественности и значимости.