Московский оружейник - [9]

Около восьми часов того же вечера к двери Рюрика подкатили сани, и в дом вошёл Аларих Орша. Он отозвал юношу и сообщил ему, что приготовления закончены.

– Дамонов торопится, – сказал он, – и мы назначили встречу на завтра на десять часов утра. Она произойдёт у излучины реки сразу за холмом Виска.

– А оружие? – спросил Рюрик.

– Шпаги, – ответил Орша. – Граф принесёт свою, а тебе предоставляет право выбрать, какую хочешь.

– Благодарю тебя за любезность, Аларих, и не сомневайся, я прибуду вовремя.

– Может быть, мне заехать за тобой утром? – предположил Орша.

– Я буду только рад.

– Так и сделаем. Сейчас подходящая погода для моих саней, и мы приедем на место встречи вместе.

Друзья договорились, и затем Орша распрощался.

Когда Рюрик вернулся к своему месту у камина, он заметил, что его мать наблюдает за ним, и внимательнее, чем обычно. Некогда он решил, что ничего не скажет матери об этом деле, пока оно не кончится; но когда подошло время, он начал колебаться. Что-то с ним станет, когда всё закончится? Его рассуждения прервал голос родительницы.

– Рюрик, – сказала она, и голос её дрожал, – прости, что я вмешиваюсь в твои дела, но я не могу не видеть, что с тобой происходит нечто необычное. Почему эти люди ходят туда-сюда? И почему ты такой задумчивый и угрюмый? Ты поймёшь материнские чувства и простишь материнскую тревогу.

– Конечно, матушка, – ответил юноша, на мгновение подняв глаза и затем снова опустив их. Наконец он продолжил: – Прежде чем ты заговорила, я уже решил, что расскажу тебе всё.

Мать услышала в его голосе нечто многозначительное и оживилась.

– Что произошло? – спросила она, пододвигая кресло к креслу своего сына.

– Слушай, – сказал юноша и затем подробно поведал о визите к нему Дамонова. Затем он рассказал о собственном визите к Розалинде; а затем о визите Степана Урзена.

– И сейчас, матушка, – добавил он, не дождавшись ответа, – ты знаешь всё. Теперь ты видишь, в каком я положении. Помни, наш народ достиг всего успешной войной. Душа народа основана на военной чести, и с тех пор, как наш благородный император открыл путь для продвижения храбрых и преданных простолюдинов, трус окружён всеобщим отвращением. И всё-таки, матушка, скажи, что ты думаешь.

Клавдия Невель несколько мгновений молчала. Наконец она заговорила, и в глазах её сияли слёзы:

– Я отдала одного любимого на благо страны. Россия забрала моего мужа, и теперь я могу потерять сына. И всё же ему лучше умереть, чем запятнать своё имя. О, Рюрик, ты знаешь, что если ты откажешься от вызова, то тебя ждёт бесчестье.

– Скажу откровенно, дорогая матушка, – ответил юноша дрожащим голосом, поскольку родительская доброта взволновала его. – В глубине я чувствую, что имею право отказаться от этой встречи, поскольку в действительности честь не задета. Но если я теперь отступлюсь, то не видать мне больше в Москве доброжелательного взгляда. Все будут с презрением показывать на меня пальцами, и слово «трус» вечно будет звучать в моих ушах. Может быть, это ложное ощущение, но я так чувствую; и что я могу поделать? Это проклятие любой военной эпохи. Только в битвах рождаются герои, и поэтому все должны измерять свою честь силой оружия. Граф носит на лбу мою метку, и все скажут, что он имеет право требовать удовлетворения; хотя я знаю, что он нарочно затеял ссору. Я не могу отказать ему из-за сословных различий, поскольку он выше меня. Я обязан встретиться с ним.

– Тогда, – сказала мать тихим, но напряжённым голосом, – не думай, что твоя мать станет помехой твоим замыслам. Если ты считаешь, что должен идти – иди. Если принесут твоё тело в цепких объятиях смерти, я покорно, со всем возможным смирением приму этот жестокий удар. Если ты вернёшься живым, то я поблагодарю бога, что он пощадил тебя; но, увы, радость будет омрачена мыслью о крови на твоих руках и знанием, что моя радость означает чью-то скорбь.

– Нет, нет, матушка, – быстро вскричал Рюрик, – я сделаю всё возможное, чтобы на моих руках не было крови ближнего. Я буду только защищать свою жизнь. Он виновен во всём… во всём. Он начал ссору, он нанёс первый удар. Он вызвал меня, и он не ответит за это?

– Пусть он беспокоится о себе, сынок. Ты же отвечаешь перед самим собой. Но скажи, разве император не издал какой-то закон, касающийся дуэли?

– Да, но ответственность несёт только тот, кто вызвал. Тот, кого вызвали, чист перед законом.

– Тогда больше я не буду возражать, – сказала мать. Она пыталась ободрить сына, но не могла скрыть ужасную печаль. – Если бы усердные молитвы могли отвести удар, они бы отвели его; но мои молитвы не имеют такой власти.

Прошло много времени в молчании. Казалось, что и мать, и сын хотят что-то сказать, но не смеют. Наконец мать преодолела свою нерешительность.

– Рюрик, сынок, – сказала она, сдерживая слёзы, которые начали пробиваться во время их немой речи, – у тебя остались какие-то важные дела? Может быть, надо передать кому-то словечко?

– Нет, матушка, – ответил Рюрик, стараясь говорить спокойно. – Я твой, и всё – твоё. Но я не погибну.

– Ах, не будь таким самоуверенным, сынок. Пусть эта самоуверенность не заставит тебя забыть о своём боге. Я слышала об этом графе. Он заколол на дуэли Рутгера и Момяко. Он опытный фехтовальщик и умеет убивать.