Московский гость - [20]

Мать и сын оказались слабенькими, как вошки. Вдова могучими руками сгребла их в кучу, обнимая и целуя, и они колотились друг о дружку словно льдинки на весенней реке. Катя Ознобкина торжествовала:

— Я не жалею теперь, что спихнула мужа с крыши. Для него это кончина и необходимость держать ответ перед Господом, а для меня только происшествие, которое в конечном счете привело меня к вам. И я этому бесконечно рада. Мы подружимся!

— Она думает, что убила своего мужа, — тихо объяснил матери Руслан, когда вдова на мгновение ослабила хватку и им удалось выскользнуть из ее объятий.

— Я отведу ее в больницу, — сказала старуха. — С такими мыслями нельзя находиться среди нормальных людей.

— Нет, мама, — с досадой возразил Руслан, — с ней происходит что-то странное, но ей нечего делать в твоей больнице. Разве мало странных вещей творится нынче в нашем городе?

— А теперь мне худо! — внезапно выкрикнула вдова и в смятении обхватила грудь руками, унимая дрожь…

— Я же говорю, в больницу…

Руслан нетерпеливым жестом заставил мать умолкнуть и повернулся к Кате Ознобкиной:

— Но что с вами? И чем мы можем помочь?

Она попросилась прилечь. Ее подвели к низкой лежанке, покрытой чем-то несуразным, под падавшими от закопченной лампы тенями шевелившимся словно навозная жижа. Дремучий домовой, пригревшийся там, недовольно заворчал, но потеснился. Его ворчания никто не услышал, даже Катя, она прислушивалась лишь к тошноте, подступавшей к горлу. Что-то остро и жутко билось в глубине ее объемистого живота, причиняя ей невыносимые страдания, и она уже кричала бы белугой, но крик застрял в глотке, упершись в твердый ком, неуклонно поднимающийся к выходу. Мать и сын стояла над ней, не зная, что делать. Мертвенная бледность запрокинутого лица гостьи смущала и пугала Руслана, он перевел взгляд на раскиданные по лежанке славные ножки вдовы, долго смотрел на них, и они соблазняли его. Он забыл о нужде, в которой жил со своей невежественной и глупой матерью, и оставил мечту не мешкая поступить в университет.

Вдруг женщина, вытянувшись, а затем изогнувшись так, что ее грудь, выпорхнув из-под халата, полыхнула радугой над лежбищем, страшно открыла рот и выпучила глаза. Руслан невольно схватил мать за плечи, и они отшатнулись. В темной глубине раскрытого рта вдовы что-то серебристо зашевелилось, приближаясь к едва достигавшей вдовьих губ границе света.

— Язык… — пролепетала старуха. — Умирает…

— Язык, может быть, пухнет… — высказал предположение ее сын. — Не почернел ли?

Но они заблуждались, Катя Ознобкина не умирала. Насмерть перепуганный Руслан поймал на себе матовый взгляд того, что темной лентой высовывалось из ее рта, далеко позади оставляя предположенный было язык. Не иначе как дьявол веселился и плясал в тусклом огне того взгляда. Домовой, обернувшись обыкновенным котом, с громким мяуканьем соскочил с лежанки, где какое-то время еще выдерживал в беспокойных ногах больной, и бросился к запертой двери, стал биться в нее, истошно вопя.

Старуха пришла в себя и отважно протянула руку за добычей.

— Что ты делаешь, мама?! — закричал Руслан, видя, как мать вытягивает изо рта вдовы длинную темную массу.

Он попытался оттащить старуху в сторону, но та, энергично виляя узеньким задом, вырвалась из его рук.

— Это рыба! — сурово крикнула она. — Обожрались… Они там жрут, как черти в аду! Лезет обратно… Осетровые! Так-то, сынок. Держи!

Она передала Руслану уже добытую рыбину, заметив, что над почерневшими, словно от запекшейся крови, губами Кати Ознобкиной вырастает следующая тупоносая голова. Предприимчивая мегера без тени колебаний схватила эту голову, с силой, неожиданно пробудившейся в ее тщедушном тельце, потянула на себя и, вытащив новое чудовище, вручила сыну, который покорно и безотчетно держал добычу. Стоны и как будто свист вырывались из глотки вдовы с каждым новым выбросом чужеродной плоти. Ее грудь тяжело вздымалась, а руки и ноги ударяли по лежанке, раскачивая ее, как утлое суденышко. Но скоро она успокоилась и затихла.

— Семь штук! — быстро пересчитала довольная старуха. — Ну и достаточно, будет теперь чем перекусить! Поужинаем, сынок!

— Мама, ты будешь это есть? — Руслан был потрясен словами своей старенькой матери не меньше, чем тем, что только что совершилось на его глазах.

Решимость старухи съесть дармовую осетрину, еще жившую в ее потемневших от времени руках, питала и поддерживала жестокая нужда. Не слушая увещеваний сына, она бросилась к плите, включила газ и поставила на огонь сковороду. Кот передумал убегать за дверь, приняв во внимание шанс полакомиться. Он терся о тонкие, как электрический разряд, ноги хозяйки, и она с рычанием пинала его. Тени этого сумасшествия судорожно и жутко плясали на стене, приближаясь по форме к осетровым, которых, если верить знатокам, в Беловодске и его окрестностях никогда не было и не могло быть. Вдова с тихим изнеможением задремала на лежанке, и о ней все позабыли, пока кот не вспрыгнул ей на грудь и не стал вылизывать ее влажные от вод озера Громкого губы. Катя слабо отмахнулась во сне от назойливого животного, а старуха засмеялась. Руслан хотел прогнать кота, но странное оцепенение нашло на него, он стоял за спиной матери, озадаченно смотрел, как она разделывает рыбу, и все еще не верил своим глазам.