Московский Джокер - [9]

Римма только покусывала губки и коротко, как бы по-щенячьи, взвизгивала.

…Она лежала на зеленом сукне бильярда, разметавшись, белая, к ней не приставал загар. Полковник совсем как бы забылся. Положил ей на бедра по бильярдному шару, а третий легко опустил на живот. Затем взял с подставки мелок, не тот, которым мелят кий, а остренький грифель для записи счета, при игре в пирамиду. И затем стал, как бы пританцовывая вокруг Риммы, проводить острым концом мелка по ложбинке между полных грудей такого же, как все тело, прозрачно-белого с легким золотистым отливом цвета. Не царапая, конечно, и не пачкая кожу мелом, а так, легко касаясь. Любовь и виски предельно растормозили центр речевой активности молодого полковника, и он бормотал что-то свое, по-видимому не отдавая себе отчета, зачем ему нужно все это говорить.

– Понимаешь, иногда надо просто выяснить, существует какая-то структура или нет. Всего лишь выяснить, детка, это ведь так немного. Но иногда из-за этого льется кровь. Люди как люди, и к ним нет претензий. Но структура… сама себя не осознает и не понимает, но существует. Иногда десятки лет.

– У меня озноб. Перестань, – сказала Римма, прикрывая груди рукой.

– У нас даже есть чудаки, – продолжал Олег, – которые утверждают, что не только десятки, но и сотни лет. На них не укажешь, но по следам их… А нам если и случалось нападать на явные следы таких структур, то при расследовании некоторых нашумевших убийств.

Раздался сигнал пейджера.

– Да, Воронов слушает, – сказал Олег Юрьевич.

Выслушав, захлопнул крышку пейджера. И сразу превратился из юного, болтливого павиана в уставшего, грузного мужика. Немного раздосадованного. Даже рассерженного.

– Капитана милиции, представляешь? На его же собственной квартире. Изрезали в лохмотья. Крови ведро потерял. В реанимации.

– А почему тебе о каком-то капитане сообщают?

– Видишь ли, есть такие ведомства, и МВД в их числе, о любых нападениях на сотрудников которых должны сообщать именно мне. – Затем, сняв с ее тела три бильярдных шара и укладывая их на полку, уже совершенно спокойным и трезвым голосом добавил: – Да, капитан здоров оказался – всего лишь в реанимации. А жену его – насмерть.

8

Олег Воронов собирался было поехать к себе в управление, чтобы зафиксировать поступившее сообщение по всем правилам и спустить его далее вниз, кому-нибудь из подчиненных. Но что-то мешало ему немедленно начать действовать согласно уставу и его служебным обязанностям.

Воронов был силен и молод, красив и, некоторые бы даже сказали, распутен. Но он был профессионал. Поэтому ему и был предоставлен шанс. Он был вставлен в структуру. В обойму. В команду. Ему был предоставлен шанс, то есть он был выведен на старт. Но прохождение дистанции зависело уже от самого бегуна.

Олег не любил спивающейся золотой молодежи. Хотя по рождению и первому кругу друзей детства вполне мог принадлежать к ней. Но простое потребление жизни, без контроля и властного участия в ней, оказалось для него недостаточным. Олег прекрасно знал, что все то, что он исполнял согласно уставу и служебным обязанностям, мог бы исполнить и любой другой. Главная же его карьерная динамика держалась на нескольких его точных реакциях, на его решительном и вовсе не рутинном участии в нескольких делах, которые могли произойти только в центре Москвы и которые начинались для него вот точно так же – с сообщений, на которые можно было бы и не обратить внимания. Отфутболить. Оформить. Зацементировать. Мало ли их, таких-то сообщений. Таких или подобных происшествий. А потом оказывалось… На них можно было сложить голову, а можно было и уйти в сторону. Но второе означало уйти от жизни. А он чувствовал вкус к ней.

Сначала у него мелькнула мысль: капитан милиции… что там грабить? И как-то очень решительно исполнили. Нашли, видимо, предлог, чтобы им открыли. Как будто спешили, и именно только это и требовалось.

Он перезвонил и уточнил обстоятельства. Да, именно так, именно какая-то спешка. Учитывая время ухода капитана со службы и время на дорогу, к нему пришли буквально минут через двадцать после его возвращения домой. Может быть, потому и были пущены в ход ножи, что за огнестрельным некогда было уже заезжать. Да, видимо, никакие угрозы и никакая игра такой развязке не предшествовали. А раз так торопились, раз так грубо ворвались и кромсали (так неподготовленно, что аж в полуживых оставили), то дело возникло недавно и внезапно. И значит, связано оно с последними часами нахождения капитана Петухова на службе.

Капитан милиции… в том-то и дело. Поэтому-то полковник Воронов и размышлял. Грабить нечего – это еще самое первое. Есть и второе, еще более странное. Что уж такого мог узнать Петухов на службе, чтобы его немедленно решили пришить?

До каждого человека может дойти только та информация, которая соответствует его месту в табели о рангах. Бывают, правда, нестыковочки. Вот на них-то Олегу Воронову и удавалось иногда обращать внимание. А иначе… стал бы он размышлять.

В отделении Петухова был такой лейтенант Гринько, которому не надо было ничего объяснять насчет полномочий полковника Воронова. (Ибо он и сам имел некоторые полномочия, не вполне соответствующие званию лейтенанта милиции.)