Московские улицы. Секреты переименований - [2]
По Большой Чертольской улице проходила дорога в Новодевичий монастырь, где главным храмом был собор во имя иконы Смоленской Богоматери – Пречистой Девы Марии. Заметив несоответствие названия улицы с ее направлением, царь Алексей Михайлович повелел ее переименовать. Мысль царя и обоснование переименования были понятны москвичам, и Москва переименование признала.
Зато другое переименование – улицы Арбат в Смоленскую – москвичи отвергли, хотя поводом для него послужили не менее благочестивые соображения Алексея Михайловича. Новым названием отмечалось, что улица ведет к храму во имя иконы Смоленской Божией Матери, стоявшему на нынешней Смоленской площади. Несмотря на то, что икона была очень почитаема в Москве, улицу продолжали называть Арбатом и называют до сих пор.
За все время своей дореволюционной истории Москва только однажды подверглась унижению и насилию переименованием улиц и площадей – это произошло в сентябре 1812 года во время нашествия Наполеона. Наполеоновский офицер Цезарь Ложье в своих воспоминаниях описывает вход в Москву французских войск: «Мы выходим на красивую и широкую площадь и выстраиваемся в боевом порядке в ожидании новых приказов. Они скоро приходят, и мы одновременно узнаем о вступлении императора в Москву и о пожарах, начавшихся со всех сторон. При таких обстоятельствах решено, что, не имея возможности обратиться к местным властям, мы разместимся по-военному. Вице-король дает приказ полкам, и назначенные для этого офицеры пишут углем на наружных дверях каждого дома указание постоя, а также новые названия улиц и площадей, так что теперь улицы будут называться только «улицей такой-то роты», будут еще «кварталы такого-то батальона», площади Сбора, Парада, Смотра, Гвардии и т.д.». Но эти переименования продержались всего месяц и девять дней, до тех пор, когда французам пришлось бежать из Москвы.
Единичные переименования в дореволюционной Москве в конце XIX – начале XX века производились по предложению общественности и при обязательном монаршем согласии: так, сквер на Елоховской площади перед библиотекой имени А.С. Пушкина было предложено назвать Пушкинским, сквер у Красных ворот за домом, где родился М.Ю. Лермонтов, – Лермонтовским, Тверскую площадь после установки на ней памятника М.Д. Скобелеву – Скобелевской.
Из тех немногих дореволюционных переименований более или менее привилось только одно – Скобелевская площадь, остальные же новинки забывались, и переименованная улица москвичами называлась и писалась по-прежнему. Это явление отметил крупнейший исследователь московской истории и московской топонимики П.В. Сытин. Он пишет о названиях московских улиц, переулков и площадей: «Они более живучи, чем многие памятники материальные, даже памятники архитектуры и искусства. Измененные и замененные новыми названиями, удачные старые названия часто еще долго живут в народе. Они не требуют, как другие памятники, для знакомства с ними обозрения на месте: обмен письмами между жителями Москвы и других городов и деревень делает их известными всей стране».
Устойчивость московских топонимов и приверженность москвичей к названиям, которые были даны их предками (большинству названий в центральной исторической части города, как правило, по нескольку веков), объясняются теми принципами, которыми руководствовались москвичи при их создании и обстоятельствами, в которых функционировала и развивалась система московской топонимики до революции 1917 года.
Странички из истории московских названий
Два столетия назад родилась и сразу запала во всенародную память крылатая строка-пословица из комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»: «На всех московских есть особый отпечаток». Время и постоянное ее употребление в речи расширили первоначальное прямое значение грибоедовского выражения. Оно уже давно приобрело более общий смысл и используется для характеристики главной черты Москвы и всего московского – московского своеобразия.
Своеобразие Москвы искони признавали и доныне признают и в России, и за границей, что и ставит ее в круг мировых исторических городов, таких, как Рим, Париж, Лондон.
Это своеобразие создаст и внешний облик города – его архитектура, планировка, и особая духовная атмосфера, складывающаяся из давних традиций и обычаев в быте и характере москвичей, это проявляется в повседневной жизни и в художественном творчестве, как профессиональном, так и народном, фольклорном. На московской топонимике лежит тот же московский «особый отпечаток», и она вносит свой штрих в славу своеобразия Москвы.
«Замысловатость», как называли в старину изобретательность, остроумие и оригинальность, а также словесную игру и выдумку московских названий, разнесла по всей России фольклорная шутка про московский адрес. В.И. Даль в «Пословицах русского народа» приводит несколько ее вариантов. Соль шутки заключается в том, что москвич объясняет приезжему, как тому найти нужное ему место, а у провинциала с непривычки к обилию московских названий от этих объяснений голова кругом идет, и в конце концов он вообще перестает понимать, куда же ему поворачивать и на что обращать внимание. Сам Даль характеризует смысл шутки так: «то есть – нигде». И это действительно так, потому что в ней называются места, расположенные в разных концах города:
