Московские праздные дни: Метафизический путеводитель по столице и ее календарю - [27]

.

Роман – календарь

Конец Москвы

Интуиции писателя Толстого о ноябре заведомо мрачны. В своем романе-календаре он старается обойти ноябрь; во всяком случае, положительных сцен об этом сезоне я сразу вспомнить не могу. На поверхности две: поражение при Аустерлице и синхронные с ним именины Элен в Петербурге, где Пьер делает ей роковое (ложное) предложение. Там, где это нелепое Je vous aime и снимите эти… (очки).

Сцена сватовства исполнена дурных предчувствий; главный герой, ослепший без очков, повисает точно над ямой, — нет! срывается в яму. (Прямо по московской пословице: женился — как под лед обломился.)

Петербургский, гибельный сюжет: все, что связано с Петербургом, имеет у Толстого знак минус. Это еще одно доказательство его родства с Москвой.

Первая женитьба Пьера и — Аустерлиц. Важнейшее событие романа, катастрофа русской армии, которая произошла 2 декабря (21 ноября по старому стилю) 1805 года.

Это событие можно смело записывать в ноябрь: оно на дне романа, проваливается за его дно.

В одной из первых версий события романа заканчивались в Аустерлице гибелью князя Андрея. По крайней мере, это был промежуточный финиш книги. Толстой уже печатал первые сцены романа под общим названием «Семейная хроника 1805 года»: тот год сюжетно весь шел вниз и проваливался в ноябре под лед Аустерлица.

Интуиции Толстого-композитора, планировщика, бумажного строителя всегда были безошибочны: здесь (в романе-календаре, в ноябре 1805 года) он ощущал и понимал самый московский низ и то, что под ним — провал и бездну. Кто сомневается, пусть вспомнит сцену на льду в конце сражения, когда бегущее русское войско (вслед за инфернальным Долоховым, отметим это) выплескивает на плоскость едва замерзшего пруда. Тотчас грань между жизнью и смертью проломлена: русское войско проваливается. Вниз, туда, где не вода.

Фигура Долохова очень любопытна. «Геометрически», метафизически он представляет собой некий опасный знак: баланса, качания между жизнью и смертью. При том, что он прямолинеен и груб, он постоянно качается. Долохов появляется в романе, качаясь на карнизе с бутылкой рома; с карниза он валится не в смерть, но в солдаты (смерть его не берет, он сам наполовину смерть). Затем через линию фронта он переругивается с французами. Долохов все время лезет на грань и на грани принимается опасно балансировать.

Вот и на льду Аустерлица он как будто ищет равновесия. И опять: войско погибает, он остается жив. Все вокруг него качается и двоится. Тогда, в первой сцене на карнизе за ним двоится небо на закат и рассвет: между ними нет промежутка ночи (дело происходит в июне, в Петербурге, мы еще вернемся к тому двоению). Рядом с ним, играя в карты, на весах судьбы качается Николай Ростов — и проигрывает, валится вниз. С Долоховым на дуэли играет в смерть главный герой романа, Пьер Безухов. На фигуре Долохова Толстой проверяет свое чувство равновесия. Ноябрьского, опаснейшего из всех.

*

5 декабря 1931 года в Москве был взорван храм Христа Спасителя. И эта трагедия Москвы по сути своей ноябрьская (22-го по старому стилю). Она скрыто связана с Толстым: это был (см. выше) его собор, поставленный на его, волхонской земле, в его пространстве и времени.

В сопоставлении этих сюжетов нет ничего надуманного; их связывает один неравнодушный фон ноября. Вывод: уход Толстого фиксирует в календаре важнейшую ноябрьскую точку — здесь проходит (нижний, «южный») предел, угадывается конец Москвы.

Михайлов день и звездные румбы

Второе вместе с концом человека Москвы ключевое событие конца ноября, большой праздник — 21 ноября, Собор Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных.

Это название официальное: праздник в честь ангельских сил. Бесплотные существа духовного мира, вестники и исполнители воли Божией: архистратиг Михаил их предводитель.

Михайловский день в Москве представляет вчерашнему (толстовскому) разрыву ткани времени уравновешивающую пару. Он, несомненно, утвержден в календаре в подмогу мятущимся верующим; в ноябре они нуждаются в духовной поддержке. Их испытание состоит уже не столько в борьбе с темнотой, сколько в отсутствии ориентира, и с ним внятного пространства вообще: прошедший год давно закончен, замкнут под Покров, нового ждать еще месяц — время безместно, в нем словно негде жить.

Рождественская звезда, которая явится неведомо еще когда, в данном контексте видится как полная сумма румбов, протокомпас, устройство, помогающее душе сориентироваться, найти во тьме сомнений верх и низ. Пока же, в ноябре, на грани Москводна нет румбов, длится схватка в темноте, в которой нет ни верха, ни низа, ни сторон света (его и нет, света).

Здесь светят только самозвезды, душевные титаны, борются противу безразмерной мглы.

В этот момент и является Михаил со ангелы, подавая пример схватки «вслепую»: ничего, кроме веры и надежды, не поможет в безмерной тьме.

Михайлов день. Михайло мосты мостит, Николе зимнему путь готовит. Надежда на твердый лед, на грядущее установление жизни.

Народная душа в сомнениях, крестьянин вновь обращается к домовому. Все же это веселая нечисть; ноябрь загнал ее вместе с овцами, петухами и курами в общую кучу, в один «собор».