Московские джунгли - [51]

– Так и что с тем жестоким офицером?

– Все его солдаты были убиты. Он сам ранен. И когда он понял, что проиграл, он сорвал доспех и распахнул одежду, и, прежде чем старшие успели остановить младших, несколько стрел вошли в его грудь… Он умер, смеясь над нами. Если бы его взяли живым, его бы подвергли пыткам, с него бы сняли кожу, он бы умирал долго, он это знал – и обманул нас… Но когда он умирал от наших стрел, он сорвал с себя еще и крест. Ненависть его была так велика, что он пообещал вернуться из ада и снова пить нашу кровь. И он вернулся, потому что жестокость его не имела пределов и по своей вере он обречен был на ад, потому что он вырывал младенцев из рук матерей и убивал сначала их, а только потом перерезал горло матерям, лишь насладившись их страданием. Он был само зло. Смерть освободила его от плоти, ад дал ему силы, он вернулся… И с тех пор был только один способ насытить его и погрузить в сон. Отдать ему невинное дитя, дитя шамана, в том возрасте, когда дитя уже не пьет материнское молоко, начинает ходить и говорить. Тогда отвести его в лес, вскрыть ему живот и оставить на снегу еще живым… Дух придет и возьмет. И следом придут годы покоя для нашего народа.

– То есть даже не убить ребенка, а оставить мучиться? – Лиля слышала свой голос словно со стороны.

Лицо человека, назвавшегося ее отцом, оставалось невозмутимым, словно лицо каменного идола, обтянутое дубленой блестящей кожей.

– Духу нужен умирающий, но не мертвый.

– Сколько времени умирает ребенок?..

– Я не знаю. Никто никогда не присутствует, чтобы не спугнуть духа.

– Господи, – Лиля почувствовала, как яичница с кофе бунтуют в желудке. – Ты собирался сделать это со мной?

– Да. Для этого я и взял в жены женщину не нашего народа. Никто из наших не отдал бы мне дочь первой женой. Я поехал в город, работал там, познакомился с Ольей. Она была очень красивая девушка, твоя мать. Только семья плохая, отец пил, брат пил, мать пила, били ее, работала она на рынке, торговала мясом и сама уже пить начала. А нет большего зла, чем огненная вода, не пулями и храбростью солдат, а хитростью и огненной водой победили чукчей, и кто они теперь? Русские рассказывают про них анекдоты, смеются… Все из-за огненной воды. Я забрал ее с собой. Она с радостью уехала. Ей был нужен сильный мужчина, который будет за нее бить любого, который не даст ее в обиду и будет дарить ей красивые вещи. Она любила красивые вещи, она согласилась жить со мной в чуме, но каждый год я ездил в город и покупал ей золото. Кольца, цепочки, браслеты. Она любила блестящий металл. И меня она полюбила. Я знаю, она бы оставалась со мной и без золота. И без мехов, в которые я нарядил ее с ног до головы. Она так любила мягкий блестящий мех… Но она бы и так была со мной. Я дарил ей золото и мех потому, что ее это радовало.

– Мою мать звали Ольга, – медленно произнесла Лиля. – А фамилия?

– Тебе незачем знать. Та семья как гниль. Она отказалась от них и больше не пожелала их видеть.

– Ты любил ее? Хоть немного?

– Я любил. Не должен был, а любил. Я так любил Олью, что больше не взял себе жены. Есть женщина, старше меня, вдова, которая приходит ко мне готовить пищу, стирать одежду, наводить порядок. И она спит со мной, потому что плоть должна быть удовлетворена, если в ней еще сохранились желания. Но я не женился. Хотя мне готовы были отдать в жены юных дев. Несмотря даже на то, что у меня, возможно, больше не будет детей…

– Почему?

– Потому, что я не убил тебя.

Они помолчали. Потом отец заговорил снова.

– Наши женщины рожают, зажав в зубах ремень и вцепившись в ременную петлю, прикрепленную к потолку. По старинке. На корточках. И обычно все легко проходит. У нас есть знающие старухи, которые и травок заварят, каких надо, и женские пути смажут смесью из медвежьего жира и сушеных водорослей, чтобы легче тело раскрылось, чтобы плоть не рвалась, чтобы ребенок легче вышел. Наши легко рожают. Редко в родах умирают, обычно если поздний ребенок. Олья была молодая, а рожала тяжело. Я даже думал – какой-то дух мешает прийти ребенку, предназначенному для Железного Сердца.

– Для кого? Ах да, вы так называли того офицера, а теперь так называете злого духа…

– Надо как-то его называть. И призывать.

– Что же, за все эти годы никто не поинтересовался, как его звали, не покопался в исторических книгах, в архивах?

– Из нашего народа – никто. А зачем? Мы знали о нем все, что нужно знать. Мы знали, что он не берет иной жертвы, кроме невинного ребенка в том возрасте, когда дитя уже может ходить и начинает говорить. Мы знали, что его нельзя отогнать камланием, призывом предков, что нет растений, дым которых был бы защитой от него, что никак от него не откупиться, кроме жертвы.

– А что бывает, если не дать ему жертву?

– Люди начинают умирать. Каждый месяц, когда луна прячет лик свой, не смотрит на землю, он приходит и забирает одну жизнь. Среди ночи умирает человек – никогда неизвестно кто: мужчина, женщина, подросток, ребенок, старик. Только шаман вне опасности, но и его близкие под угрозой. И этот человек всегда умирает в муках, словно изнутри его разрывает какая-то тварь, и молит о смерти у близких. Раньше давали смерть, избавляли от мук, а с тех пор, как русские всюду со своим законом, – убить нельзя, назовут убийцей, отправят в тюремный лагерь. И приходится ждать, пока сам не умрет от боли… Если начинаются такие смерти, значит – Железное Сердце вернулся.